или когда наблюдали за хищниками. Животные уходили, когда место становилось негостеприимным либо из-за нехватки ресурсов, либо из-за избытка опасностей. Здесь не было недостатка в ресурсах, во всяком случае, для дикой природы.

— Здесь были люди. Охотники. Либо они вычистили дичь, либо она сбежала. — Отец наблюдал за ней без всякого выражения. Ожидая. Сольвейг задумалась еще. — Много людей. Недавно.

Следующая мысль пришла ей в голову, когда она оглядела несколько скромных строений единственной фермы. Люди не жили здесь постоянно. Но, когда она огляделась по сторонам, то заметила признаки жилья — трава была примята на широких участках. Камни и бревна были сложены правильными группами. Знаки были намеренно скрыты, но они были там.

— Лагерь. Целая армия?

Ее отец улыбнулся.

— Я согласен. Леиф? Бренна? Астрид?

Все кивнули.

— Но тогда почему они отступили? Ушли до боя? — Хокон нахмурился, оглядываясь по сторонам.

— Почему, Хокон? — спросила их мать.

— Потому что они хнычущие трусы, — прорычал он.

Сольвейг не думала, что это был ответ.

— Нет. Они знают, что мы приближаемся, и перебрались в более выгодное место.

Ее отец снова улыбнулся, и его внимание сосредоточилось на ней.

— Где это место?

Она огляделась. С их позиции, с обширной, поросшей травой долины, где было всего несколько рощиц, она могла видеть на далекое расстояние. И могла понять, почему армия отступила.

— Они направлялись нам навстречу. Они получили известие, что мы близко — должно быть, один из их людей Халсгрофа предупредил их, — и покинули эту долину. Здесь слишком хорошо видно.

И их, всю и армию, собравшуюся на холме, тоже было хорошо видно.

— Нам нужно двигаться, — пробормотал Магни, осматривая горизонт вокруг них. — Вон там… на том холме. Смотрите.

Они посмотрели. Разрыв в затянутом тучами небе позволил лучу яркого солнца скользнуть по травянистой равнине, и в этом потоке света Сольвейг увидела. След, едва заметный, но широкий, в траве на некотором расстоянии от них. Армия Толлака пересекла это поле. Они были за холмом.

— Это наше поле битвы, — заявила мать Сольвейг. — Мы сразимся здесь. Сразимся, возможно, насмерть.

— Теперь о нас знают, — сказал Леиф, глядя на холм, возвышавшийся на горизонте. — Видят все наше войско. Если мы правы, и они ждут нас за тем холмом, то у них есть разведчики, которые видят нас. У них преимущество.

— Мы сражаемся с праведной силой мести, — заявила Астрид. — В нашем мире нет силы сильнее, чем любовь, и за нее мы тоже боремся. Это наше преимущество.

Холм, о котором шла речь, находился на юго-западе, а не прямо перед ними. Сольвейг обдумала это.

— Они хотели зайти нам с фланга. Если мы нападем на них с фронта, то переместим направление боя с обороны на атаку. Это тоже наше преимущество.

Леиф повернул своего коня лицом к их войску.

— За этим холмом нас ждет армия! — крикнул он своим воинам. — Мы сразимся здесь и вернем наши земли, или умрем и отправимся в Валгаллу! При любом исходе, сегодня вечером мы будем дома!

— оОо~

Ориентируясь исключительно на свои подозрения, еще до того, как показался хотя бы один воин Толлака, объединенное войско помчалось через широкую долину. Если они ошиблись, то, возможно, рискнули всем. Скача галопом на Агги, сопровождаемая своей семьей, Сольвейг остро ощущала ответственность. Это она сыграла важную роль в том, чтобы атака началась.

Но когда они приблизились к холму, то увидели людей, бегущих с вершины вниз по дальнему склону. Разведчики. Наблюдатели. Они были правы.

Если родители Сольвейг были любимцами богов, то на той стороне их не ждет непобедимая орда.

На той стороне ждет только победа.

Когда ее отец, ее мать, отец Магни и Астрид достигли подножия холма, ее отец бросил поводья своего коня, вытащил оба своих топора и поднял их над головой.

— ВПЕРЕД!

Войско вторило его реву, и грохот их атаки удвоился. Земля содрогнулась, и воздух раскололся.

Они поднялись на вершину холма.

На другой стороне была долина гораздо меньших размеров. Чаша. Заполненная воинами, передние ряды которых сомкнулись в стену щитов.

Армия была настолько велика, насколько они и ожидали. По меньшей мере полторы тысячи воинов.

Но силы, отплывшие с Меркурии, были вдвое меньше.

Когда из рядов за стеной щитов полетели стрелы, Сольвейг увидела, как ее отец пустил коня вскачь, размахивая топорами и используя только силу своих ног, чтобы его направлять. Он перепрыгнул через стену щитов и приземлился позади нее, раздавив нескольких лучников и разрушив ее. Когда остальная часть армии Карлсы и Гетланда вступила в бой, силы противника уже оказались разрозненными, и бой шел один на один.

Сольвейг отогнала Агги назад и соскочила, пока он присел к земле, а затем позволила себе перекатиться по инерции, прежде чем снова вскочить на ноги.

Дева-защитница с нарисованной на лице красной рукой побежала к ней, крича, обеими руками подняв топор над головой, как будто собиралась колоть дрова. Сольвейг легко блокировала ее и полоснула мечом по животу. Она уже сражалась со своим следующим противником, когда внутренности девы-защитницы брызнули ей на сапоги.

Охваченная боевым гневом, Сольвейг вела бой. Она отдалась танцу, позволила своему телу чувствовать, узнавать и реагировать, рубя и протыкая, блокируя, делая ложные выпады и уклоняясь, в то время как мир вокруг нее раскалывался на части. Она чувствовала присутствие Магни поблизости и слышала его рычание и крики. Она знала, где находится ее отец. Ее мать. Ее брат. Щупальца сознания выходили из ее разума и касались их, и она чувствовала их волю и силу.

Остальная часть разума была свободна, и Сольвейг отдалась сражению, валя врагов и карабкаясь по их телам к следующим.

В ней не было страха. Это было место, которому она принадлежала, и если бы она умерла здесь, это было бы правильно. Смерть в бою была величайшей целью, к которой стремился их народ.

Она почувствовала, что Магни придвинулся ближе, и поняла, что он хочет защитить ее. Но для этого ему пришлось бы ограничить ее, так что она отскочила прочь, двигаясь взад и вперед по кругу.

Затем она заметила нечто такое, от чего у нее подкосились ноги и открылся рот. Агнар. Агнар покинул безопасный тыл с фургонами и припасами и перебрался через холм в самую гущу схватки.

На нем не было ни доспехов, ни кожи. У него был только маленький меч и тренировочный щит — голое дерево без цветов его семьи. Ему было всего четырнадцать лет, и он тренировался всего несколько месяцев.

Но он был забрызган явно не своей кровью, и с