— Выглядел бронзовым, а на самом деле оказался из обычной глины.

Марчелло не ответил ему и, вытянув шею, какое-то время напряженно всматривался в бюст, когда тот, тяжело подпрыгивая, проволочился мимо. Подобных бюстов было сотни в министерствах и общественных учреждениях: грубо стилизованный, с выдвинутой челюстью, круглыми ввалившимися глазами, с раздутым голым черепом. Марчелло невольно подумал, что этот бронзовый рот, изображавший рот живой и вчера еще столь надменный, валялся теперь в пыли под издевательские крики и свист той самой толпы, которая недавно так горячо ему рукоплескала. И снова Джулия будто угадала его мысли, прошептав:

Подумай, совсем недавно достаточно было такого бюста в прихожей, чтобы люди понижали голос.

Он сухо ответил:

Если бы сейчас он попался им в руки живым, они поступили бы с ним, как с этим бюстом.

— Думаешь, его убьют?

— Конечно, если смогут.

Они еще немного прошлись в толпе, которая бурлила и вихрилась в темноте, словно строптивые, переменчивые потоки во время наводнения. На углу улицы группа людей приставила к зданию длинную лестницу, один из них взобрался на самый верх и ударами молотка сбивал мемориальную доску со свастикой. Кто-то, смеясь, сказал Марчелло:

— Фашистских эмблем полно повсюду. Чтобы уничтожить их, нам понадобятся годы.

— Совершенно верно, — отозвался Марчелло.

Они пересекли площадь и, пробираясь сквозь толпу, дошли до галереи. Как раз в том месте, где соединялись оба ее ответвления, почти в темноте, в тусклом свете притушенных лампочек, вокруг чего-то, чего не было видно, собралась группа людей. Марчелло подошел поближе и, протолкнувшись, увидел мальчишку, который танцевал, комически пародируя жесты и кривлянье комедианток, исполняющих танец живота; он просунул голову в продырявленную цветную фотографию дуче, и она болталась у него вокруг шеи, словно хомут. Мальчишка напоминал преступника, который, постояв прикованный железным ошейником к позорному столбу, танцевал с инструментом пытки, все еще висящим у него на шее. Когда Джулия и Марчелло возвращались к площади, молодой офицер с черной бородкой и бесноватыми глазами, державший под руку смуглую, горящую воодушевлением девицу с распущенными волосами, сунулся к Марчелло и крикнул восторженно и вместе с тем назидательно: "Да здравствует свобода… но прежде всего да здравствует король!"

Джулия взглянула на мужа. "Да здравствует король!" — не моргнув глазом ответил Марчелло. Парочка пошла дальше, и Марчелло сказал:

Многие монархисты пытаются использовать события к выгоде короля… Пойдем посмотрим, что делается на площади Квиринала.

Не без труда они вернулись в переулок, а из него в улочку, где оставили машину. Пока Марчелло включал мотор, Джулия спросила:

— Это действительно необходимо? Я так устала от всех этих криков.

— Нам все равно нечего делать.

Марчелло быстро повел машину окольными путями прямо к площади Квиринала. Подъехав туда, они увидели, что площадь заполнена не вся. Толпа, наиболее густая под балконом, где обычно показывались члены королевской семьи, рассеивалась к краям площади, оставляя много свободного пространства. Здесь тоже было мало света, большие железные фонари с лампами в виде гроздьев, желтые и печальные, слабо освещали чернеющую толпу. Аплодисменты и призывы раздавались не часто, на площади сильней, чем где-либо, чувствовалось, что толпа сама не знает, чего хочет. Возможно, в ее поведении было больше любопытства, чем энтузиазма: точно так же, как раньше люди собирались словно на спектакль, чтобы увидеть и услышать диктатора, так теперь им хотелось увидеть и услышать того, кто диктатора сверг. Пока машина не спеша объезжала площадь, Джулия тихо спросила:

— А король появится на балконе?

Прежде чем ответить, Марчелло запрокинул голову, чтобы через ветровое стекло глянуть вверх, на балкон. Он был тускло освещен двумя красноватыми факелами, посредине виднелись закрытые ставнями окна. Марчелло ответил:

— Не думаю… Зачем ему выходить?

— Тогда чего же ждут все эти люди?

Ничего, у них привычка приходить на площадь и призывать кого-нибудь.

Марчелло потихоньку кружил по площади, почти раздвигая бампером не желавших расступиться людей. Джулия неожиданно сказала:

— Знаешь, я чувствую себя разочарованной.

— Почему?

Я думала, они устроили бог знает что: сожгли дома, поубивали людей. Когда мы вышли из дома, я боялась за тебя и поэтому поехала вместе с тобой. А на самом деле ничего подобного: только крики, аплодисменты, да здравствует, долой, песни, шествия…

Марчелло не удержался и ответил:

— Худшее еще впереди.

Что ты хочешь сказать? — спросила она, внезапно испугавшись. — Худшее для нас или для других?

— И для нас, и для других.

Он тут же пожалел о сказанном, ибо почувствовал, как Джулия сильно, с тревогой сжала его руку:

Я все время знала: то, что ты говорил мне, неправда, неправда, что все уладится, а теперь ты это подтверждаешь.

— Не бойся, я сказал это просто так.

На сей раз Джулия промолчала и только сжала его локоть обеими руками и прильнула к нему. Ему было неудобно, но отталкивать ее он не хотел. Марчелло снова повел машину к Корсо, но окольным путем. Оказавшись на Народной площади, он оттуда, вйрхом, по Пинчио, направился к вилле Боргезе. Они пересекли Пинчио, темный, уставленный мраморными бюстами, обогнули круг для верховой езды и поехали к улице Бенето. Когда они были уже у выезда из ворот Пинчио, Джулия сказала вдруг печальным, вялым голосом:

— Я не хочу ехать домой.

— Почему? — спросил Марчелло, замедляя скорость.

Не знаю почему, — ответила она, глядя перед собой. — У меня сердце сжимается, как только я об этом подумаю: мне кажется, что из нашего дома мы уедем навсегда. В общем, ничего страшного, — поспешно добавила она, — просто мы должны оттуда переехать.

— Тогда куда ты хочешь сейчас?

— Туда, куда хочешь ты.

— Хочешь, съездим на виллу Боргезе?

— Да, давай поедем.

Марчелло направил машину по длинной темной аллее, в конце которой белело здание музея Боргезе. Когда они доехали до небольшой площадки, он остановил машину, выключил мотор и сказал:

— Хочешь, пройдемся?

— Да, пойдем.

Они вышли из машины и, идя под руку, направились к садам, находившимся за музеем. Парк был пуст, из-за политических событий он обезлюдел, не было даже влюбленных парочек. В полутьме, на темном фоне деревьев белели застывшие в элегических или героических позах мраморные статуи. Они дошли до фонтана и на какое-то время задержались у него, молча глядя на черную неподвижную воду. Джулия сжимала руку мужа, крепко сплетя свои пальцы с его. Они зашагали снова и попали в очень темную аллею в дубовом леске. Сделав несколько шагов, Джулия внезапно остановилась, повернувшись, обхватила рукой шею Марчелло и поцеловала его в губы. Они долго стояли так, обнявшись, и целовались прямо посредине аллеи. Потом оторвались друг от друга, и Джулия шепнула, взяв мужа за руку и потянув в сторону леса: