Вряд ли эта компания может остаться незамеченной. Если вам встретятся два десятка бывших правительственных пехотинцев во главе с гориллоподобным существом – знайте, это они. Вооружены до зубов и очень опасны. Если вся эта компания попадется мародерам Буферной зоны, то ребята могут обеспечить себя на год вперед. Беглецы захватили с собой столько скорострельных винтовок и прочего дорогостоящего оружия, они так нафаршированы военными имплантантами и микросхемами, что мародерам даже имеет смысл собрать небольшую армию для поимки этого клада. А главное, генерал Ли не пошлет за Норрингтоном спасательный отряд, потому как терпеть не может изменников. С ними должен быть доктор Льюис. Вот его фотографии. Согласитесь, этот Эденский профессор очень хорошенький. В такого можно влюбиться!..

А что же наше чрезвычайное положение?

Если честно, дорогие обезьяне, нам до сих пор так никто и не дал никакого объяснения, что да почему. По этой причине мы уже благополучно забыли про ЧП и живем своей нормальной жизнью.

* * *

Мишель Барбье вошла в комнату, где происходили ее переговоры с директором Эдена, и села перед пустым черным экраном.

– Доктор Синклер, – сказала она, оглядевшись по сторонам. – Я знаю, вы меня слышите. Джокер объявил, что всем нам осталось жить неделю. Я прошу вашего совета и помощи. Во имя тех дней, когда вы были человеком, начните помогать нам сейчас. Мы уже вычислили местонахождение Громова, за ним выслали группу. Пожалуйста, доктор Синклер, начните помогать нам сейчас! Мы нуждаемся в вашей помощи! Цивилизации грозит гибель! Спасите нас, только вы можете это сделать!

На плазме появились только белые буквы:

«Без Громова я не могу помочь вам».

Эта бегущая строка провернулась три раза и исчезла.

Мишель продолжала ждать.

Она сидела перед экраном, впав в почти молитвенный транс. Причиной ее состояния было не столько фанатичное желание упросить доктора Синклера начать сотрудничество, сколько полнейшее замешательство. Она не знала, что скажет генералу Ли и президенту Рамиресу, когда выйдет из комнаты.

Это был крах.

Еще никогда личностному аналитику Мишель Барбье, девочке-вундеркинду, не приходилось переживать столь тяжелых и непоправимых неудач.

Поэтому она сидела в кресле как каменное изваяние, ощущая, что время остановилось.

Она боялась выйти из темной комнаты, где Синклер говорил с ней. Никогда в жизни Мишель еще не испытывала такого жуткого, иррационального, первобытного ужаса. Простая логика подсказывала ей, что вряд ли кому-то придет в голову обвинить ее в неудаче. С самого начала никто особенно и не рассчитывал на помощь Синклера. Но она вызвалась разговорить его! Зачем она это сделала? Мишель не могла ответить на этот вопрос.

Никто не станет ее винить. Они скажут: «Ну что могла сделать пятнадцатилетняя девочка? Она же ребенок!» Но этой фразы Мишель боялась больше, чем грядущего апокалипсиса. О конце света, что наступит через сто пятьдесят с небольшим часов, она не думала. Только о позоре.

«Она же ребенок!» – эта страшная разоблачающая фраза переливалась на разные лады. Мишель представляла, как эти слова произносят президент, генерал и ужасный шеф Бюро информационной безопасности Буллиган.

«Это нелепо, – думала Мишель. – Каждый человек в хайтек-пространстве знает, сколько мне лет. Почему страх разоблачения? Почему именно он?»

В медитативном состоянии сознание мадемуазель Барбье странным образом трансформировалось. Она переживала нечто похожее на мысленный эксперимент по Аткинсу, но во много раз сильнее. И весь этот поток внутреннего напряжения, мыслей был адресован Синклеру. Мишель с печальной улыбкой отметила, что сходит с ума – пытается вступить в телепатический контакт с программой.

Потом мысли смешались и слились во что-то единое, тягучее, похожее на концентрированный сон. Что-то вроде одного бесконечного буддийского «ОМ». Это чувство постепенно разрасталось до тех пор, пока каждая клеточка в теле Мишель не начала вибрировать как маленький камертон. Как только это случилось – экран вспыхнул ярким светом.

Доктор Синклер сидел в своем кресле и устало смотрел на Мишель.

– Добрый день, мадемуазель Барбье, – сказал он. – Надеюсь, вы помните, что это ваше последнее обращение ко мне. Я искренне надеюсь, что вы используете его с пользой. Хотя бы для себя.

– Джокер записал себя в качестве загрузочной программы-ключа «Ио», главного сервера Сети, – коротко сообщила ему Мишель. – Если мы перезагрузим Сеть, чтобы уничтожить Джокера…

– To восстановить ее уже не сможете, – закончил фразу Синклер. – Я предполагал, что он так поступит.

– Правда? – грустно усмехнулась Мишель.

– Да, потому что сам поступил бы так же.

– Он дал нам десять дней. Осталось семь. Оборонные комплексы под его контролем. Мы не можем противостоять Джокеру. Он превосходит все, с чем могли бы бороться наши системы защиты. Скоро ничего не останется, доктор Синклер. Неужели вы не поможете?

– Вы сами недостаточно сильно хотите, чтобы я вам помог, – развел руками создатель Эдена. – Где Громов?

– Неужели вы будете настаивать на своем даже в такой ситуации?! – воскликнула Мишель, дернувшись, чтобы вскочить, но сдержалась.

– Боже мой! – Синклер раздраженно сжал пальцы в кулак. – Когда же до вас дойдет? Я не могу вам помочь без Громова! Это не просто прихоть выжившей из ума программы, которая зациклилась на выполнении какой-то операции! Если вы до сих пор не смогли найти мальчишка – значит, недостаточно сильно желаете спастись!

Мишель покачала головой:

– Сейчас мне надо будет выйти из этой комнаты и сообщить о своей неудаче. Сказать, что я так и не смогла добиться от вас сотрудничества.

– Сочувствую, – сердито буркнул Синклер.

Повисла пауза.

Синклер смотрел на Мишель, а та глядела в пол и грызла ногти.

– Это все, что вы хотели сказать мне, мадемуазель Барбье?

– Я… я…

Мишель все никак не могла подобрать слова для своего вопроса.

– Я знаю, что вас тревожит, – неожиданно сказал Синклер. – Вы сидели здесь четыре часа совсем не для того, чтобы еще раз попросить меня сотрудничать с вами авансом. Вы знали, что Громова у вас нет – или пока нет, формулировка не так важна. Вы также знали, что я отвечу, когда вы в очередной раз попытаетесь добиться от меня невозможного – то есть жалости. Вы знали все это и все равно пришли. Вы не можете понять – почему. Так?

Мишель кивнула.

– Раз уж это ваше последнее обращение, я дам вам совет, – неожиданно смягчился доктор Синклер. – Используйте хотя бы один день из десяти, отпущенных вам Джокером, чтобы понять, чего вы на самом деле хотите от жизни. Вас так запугали вашей необычностью и гениальностью, что вы с перепугу стали самым крутым личностным аналитиком хайтек-пространства в пятнадцать лет. Мысль, что кто-нибудь когда-нибудь докажет, что это не так, приводит вас в ужас. Вам так кажется. И что же вы делаете?