И вот явился сержант Бессмертный, который так же, как кучер уверенно собирает в руке вожжи своих коней, твердо взялся за вожжи моего странного дела и стал руководить расследованием со спокойствием и логикой. Я сейчас не просто шагал по пыльной улице предместья, а делал то, о чем смогу ему наутро доложить.

У меня хватило ума не праздновать победу оттого, что я отыскал местожительство Ларионовых. Раз женщины уже занялись там стиркой, значит, семейство расположилось в доме на Столбовой основательно и никуда не денется. Но я должен был найти не старика Ларионова, а его буйного отпрыска. Отпрыск же мог оказаться где угодно. Особливо, коли у него были нелады с суровым папенькой.

– Логично! – сказал бы Бессмертный.

Дальнейшие мои действия подчинялись доподлинной математической логике. Взяв прутик, я начертал на земле примерный план этой части предместья, славного тем, что улицы тут уже были длинные и прямые, как в приличном городе, а не загибались и не петляли, как в крепости. Я отметил игнатьевский дом и обвел его широким кругом, на плане круг имел радиус в пять вершков, а в действительности – не менее полуверсты. Далее я постановил двигаться, примерно придерживаясь этого круга, и не приближаться к дому более, чем на указанные полверсты. Неизвестно, как дальше пойдет охота на Яшку, а сейчас я не желал, чтобы меня заметили и запомнили люди, которые, возможно, что-то знают о купеческом сынке.

Итак, я пошел по кругу, на деле представлявшему собой сложную угловатую фигуру, спрашивая встречных об игнатьевском доме и о Якове Агафоновиче Ларионове, сыне старого Ларионова, при этом я выражал опасение, не уехал ли Яков Агафонович в Двинск или в иное место.

Иные по моему описанию Яшку признавали, иные даже знали, что он в ссоре с отцом. Но никто его после пожара не встречал. И я даже забеспокоился, что он, прячась где-то или даже лежа в беспамятстве (при ране в грудь неудивительно), мог остаться в доме, назначенном к сожжению, и погибнуть лютой смертью.

К вечеру я отправился на Швимштрассе в надежде увидеть Натали, которая наверняка обо мне беспокоилась, и хоть несколько ее утешить. Добрый Ганс, исполняя просьбу Бессмертного, поместил мою несостоявшуюся невесту на чердаке и даже позаботился о ее одежде. Сейчас на ней была тяжелая полосатая юбка, она куталась в коричневую шаль, а ее светлые волосы, позабывшие о папильотках и потому распрямившиеся, были убраны под чистый, хотя и старомодный чепец.

– Что делать, Сашенька, что делать?! – с таким криком кинулась она ко мне. – Он узнает меня, непременно узнает, и тогда мне конец! Саша, я должна покинуть тебя и ехать в столицу!

Я едва удержался от радостной улыбки.

– Сашенька, ты должен все это устроить. Продай из тех вещиц, что я дала тебе, столько, сколько надобно, чтобы оплатить дорогу, а остальное приноси поскорее. И мне нужна женщина, которая сопроводила бы меня, я не могу ехать одна.

Я смутился. Она, не замечая моего смущения, продолжала взволнованно:

– Саша, милый, мы непременно увидимся, когда кончится война, ты приедешь в столицу, мы встретимся! Но сейчас я не могу здесь оставаться! Если ты еще не уговорился о продаже части вещей, то договаривайся поскорее, пусть мы даже потеряем немного – но деньги должны быть у меня завтра вместе с остальными вещицами.

Это было для меня куда страшнее неприятностей с полицией. Полиция – такое учреждение, что его при нужде и обмануть не грех. А тут, я взял у женщины дорогие вещи и не могу их вернуть! Это хуже всякого карточного проигрыша…

– Послушай, Натали, с чего ты взяла, что сержант Бессмертный непременно выдаст тебя твоему мужу? – спросил я, едва ли не заикаясь. – Разве такая уж нужда бежать из Риги сломя голову? Да я и не смогу отправить тебя так скоро, как ты хочешь. У тебя нет и не может быть подорожной…

– Но ты же исполняешь такие важные поручения! – возразила она. – Неужели по твоей просьбе в Рижском замке не отдадут приказа выправить мне хоть какие-то бумаги?

– Я не могу сейчас показываться в Рижском замке, – возразил я. – Это все сложнее, чем тебе кажется…

– Да, я понимаю… Ну, не завтра, так через пару дней ведь сможешь?

Мне оставалось лишь вздохнуть.

Артамон и Алеша Сурков знали мои прискорбные финансовые обстоятельства, но чем они могли помочь? Не продавать же им неприятелю свои канонерские лодки вместе с пушками и экипажем, чтобы выручить меня из беды! А сержант Бессмертный, который так причудливо пришел мне на помощь, тоже небогат. Положение было безвыходное.

И вдруг мне в голову пришла диковинная мысль.

Я знаю, как проникнуть во двор, общий для домов герра Шмидта и герра Штейнфельда. Со слов покойной Анхен я знаю и про двери мастерской, и про расположение комнат в ювелировом жилище. Знаю я также, что во двор можно войти и покинуть его через театр. Так не совершить ли благородный налет на лгуна и корыстолюбца Штейнфельда? Не заставить ли его силой отдать присвоенные драгоценности?

Очевидно, я начитался Шиллера, которого в Риге любили и почитали. И полагал, что образы благородных разбойников пробудят в заскорузлой ювелировой душе совесть. На сии роли я назначил своего ненаглядного дядюшку и племянника, на которого несколько сердился из-за приключений с селерифером.

План мой был прост: раз Артамон и Сурок сняли мою комнату и дали хозяевам задаток, то являться туда могут в любое время. Герр Шмидт будет недоволен поздним визитом, но деньги уплачены – и постояльцев он в дом впустит, да еще с улыбкой на толстощекой своей харе. Они же чуть погодя впустят меня. Мы через двор проберемся к ювелиру, вызовем его каким-нибудь загадочным стуком в окошко и, приставив к его виску пистолет, велим отдать драгоценности. То, что в доме полно народу, нас не смутит – мы первым делом выведем свою добычу во двор и препроводим в пустой театр. Как Штейнфельд, находясь в театре с пистолетным дулом у виска, вернет мне драгоценности, которые, может, даже теперь хранятся не у него в доме, я, разумеется, не подумал. Мне так хотелось обелить свою совесть перед Натали, что практических соображений я в голову уже не допускал.

Впрочем, кроме совести и офицерской чести, которую такое положение дел очень угнетало, имелись другие соображения. И главнейшее – если мы, вернув драгоценности, сумеем как-то выпроводить Натали из Риги, то я расскажу Бессмертному все подробности моих приключений. И он со своей логикой непременно извлечет из них то, чего я пока разглядеть не могу.

– И еще у меня к тебе просьба, – сказала она. – Сходи, пожалуйста, на Песочную улицу за моими вещами! У меня ведь там осталось все…

– Как же я их заберу? – спросил я удивленно.

– Ты объявишь Луизе, что я ей отказываю от места, и потребуешь, чтобы она собрала мои саквояжи.

Легко сказать, подумал я, знала бы ты, любезная Натали, кто на самом деле твоя Луиза… Там ведь и до драки может дойти…

Однако я, чтобы не будить преждевременных подозрений, согласился принести вещи, потом как мог утешил Натали и заплатил немного доброй девке, чтобы она пустила меня на ночь в подвал. Тут вышло недоразумение – девка не сразу поняла, за что ей дают деньги, и попыталась отвести меня в свой уголок. Я держал перед ней речь на немецком языке о невозможности таких амурных подвигов, она же, кажется, объясняла мне по-латышски, что ее такая сумма вполне устраивает. Насилу я от нее отбился и улегся на скамье, завернувшись в то самое теплое наплечное покрывало, в которое кутались мы с Натали.