Задрыга слушала, вздрагивая всем телом. Она взглянула на пахана. Тот оглядел ее. косо. И велел кентам собираться. Капка поняла, Черная сова идет в дело, но без нее.

Девчонка лечила стремачей. Выглядывала в окно изредка.

Незнакомый, холодный город стыл под промозглым дождем. Сырые дома, мокрые, серые улицы и люди, похожие на серых муравьев, потерявших в тумане свой муравейник.

Малина так ждала встречу с этим городом, а он оказался таким неприглядным, чужим.

Задрыге даже не хотелось выходить на улицу. Она с тоской смотрела на взбухшие тучи и дождь, льющий уже который день подряд.

Хорошо что стремачи поправляются быстро и не затаили злобу за неудачную наколку — на нее — Капку.

Ей они рассказали чуть больше, чем малине, о своей неудаче.

— Знай, Задрыга, все бабы хвастаться любят. Не верь трепу. Она хоть и зелень — твоя кентуха, что ехала в поезде, но уже — баба! Тот фраер, к какому мы возникли, ректором никогда не был! Доперла? Откольник он, был в фарте. Наколки у него. И будь он ректором — сдал бы ментам враз! Тут же возник и не дернулся даже своих поднять. Содрал дань за визит. И вякнул вслед, мол трехните кентам, что ко мне рисоваться невпротык. Сам тертый!

Заноза долго сетовал, что пришлось ему отдать свой портсигар из рыжухи. Много лет он его имел. Сжился, сдышался. Не думал, что им душу свою выкупать придется.

— Он не хуже барбоса, тот фраер! На хазе фартует! На живца берет всех. Растрехал про монеты. Авось, кто клюнет. И возникают… А пес — на гоп-стоп хватает. Хозяин — положняк снимает. Так и дышат. На дело не ходят. А кайфуют файно! Допер старый хрен, как в отколе жировать надо. И нас наколол! — уже смеялись стремачи, вспоминая недавнее.

— Мы, когда кентов зарыли, в леске прикипелись, засекли, что в этом Пушкино много фраеров держат барбосов. Всяких. Громадные есть! И с рукавицу! Лысые и лохматые. У иной голос, как у пахана, другая — обиженником брешет. Но, вякну я, не суну шнобель в хазу, где блохатые заразы канают.

— Надо было хамовку взять. Для барбоса. Чтоб откинулся, — вставила Капка.

— Было у нас! Так он, паскудный, с чужих рук не берет!

Задрыга умолкла, обдумывая свое. Она не любила и не

умела прощать, отступать от своих планов. В ее голове зрела идея мести. Ее она вынашивала не первый день.

— А чего «перья» в ход не пустили? — интересовалась у стремачей.

— Мылились. Да этот барбос все видел и враз за клешню! Чуть не отгрыз по локоть! — показывали искусанные руки.

Задрыга места себе не находила от ярости, закипавшей все сильнее. Ее стремачей тряхнули — взяли дань. А двоих — размокрил пес. Спустить все это даром Капка не могла. Она теряла покой и сон. Девчонка стала несносно раздражительной.

Малина не замечала изменений в Капке. Фортовые взяли с городских малин хорошую долю. Да и сами побывали в делах.

Задрыга, возьми ее Шакал, может, и забыла бы о случае со стремачами. Но, находясь с ними целыми днями, наливалась злобы, накалялась все больше. И… Однажды исчезла среди ночи, никому ничего не сказав и не предупредив.

Капка не случайно исчезла тихо. Знала, пахан ни за что не отпустит ее, законники не пойдут с нею, сочтя для себя домушничество — западло…

Задрыга понимала, что и в дела ее перестали брать из-за прокола стремачей, а потому вздумала провернуть задуманное самостоятельно. А уж тогда…

В Пушкино она приехала поздней ночью — с последним автобусом. Мигом нашла дом. Вытащила из-за пазухи все, что готовила для этого дела втай от малины, и быстро влезла в форточку, стала на подоконник, не торопясь слезть с него, вгляделась в темноту комнаты и когда привыкла к ней, заметила две зеленые точки, два собачьих глаза — внизу, под подоконником. Ухмыльнулась. Тихо расправила ремень удавки. Собака, почуяв недоброе, зарычала.

— Марсик, — позвала Задрыга тихо. Пес подпрыгнул резиновым мячом. Скользнул клыками по пальцам ноги, но не удержался, соскользнул, и в этот момент его шею затянула удавка. Собака пыталась достать ее зубами, изворачивалась. Но удавка была коварной. Бульдог не мог предположить такой пакости для себя. А Капка, затянув удавку так, что пес захрипел, привязала второй конец к ручке окна и, спрыгнув с подоконника, вспорола живот ножом. Пес дернулся, затих. Задрыга спокойно влезла в секретер, выгребла монеты в легкую сумку. Забрала деньги и все ценное, что нашла в ящиках. И собралась уходить. Но в эту минуту услышала тихий скрип двери, увидела худую фигуру хозяина. Увидела, как тот потянулся к выключателю на стене и метнула нож.

Короткий стон обрадовал. Капка подскочила вплотную:

— Попух, мудило? Колись, пока тебя не пустила на ленты, где рыжуха моих кентов, какие навещали недавно? Выкладывай!

Хозяин резко поддел Задрыгу ногой в живот. Та, стиснув зубы, подскочила, ударила ему ребром ладони по горлу. Старик вдавился в стену, стал медленно сползать вниз. Капка взяла его «на кентель». Хозяин глухо рухнул на пол.

Девчонка увидела в углу сервант. Мигом открыла ящики и увидела портсигар, часы, кресты с цепочками — снятые с

мертвых кентов, золотой перстень Краюхи и браслет Жерди — давний талисман удачи кента.

Задрыга сгребла все. И выйдя в дверь, скоро исчезла в темноте ночи.

На хазу она вернулась утром. Больше половины пути до города пришлось идти пешком, пока старая колымага, волочившая в город бидоны с молоком, не нагнала. Водитель остановился, сжалившись над уставшей девчонкой.

Малина, увидев ее на пороге, удивилась и обрадовалась:

— Куда линяла, стерва? — подошел пахан, схватив дочь за душу.

— Отвалите от меня! — вывернулась из рук Шакала и, подойдя к столу, высыпала из сумки все содержимое. Потом достала из карманов часы и портсигар, браслет и кресты.

— Вот так надо хилять в дело! — оглядела изумленных стремачей и тут же получила кулаком в ухо, отлетела к ведру с водой, опрокинула его. Подскочила, сцепив зубы к пахану:

— Кончай махаться, Шакал! Я и сама, без тебя продышу! Одна фартовать стану. Слиняю из твоей шоблы! — говорила хрипло, выплескивая вперемешку обиды и угрозы, у Шакала сорвалось невольное:

— Линяй с глаз, падлюка! Я тебе хавальник живо заткну! Кикимора облезлая! Ишь, пасть раззявила, гнида! — развернул Задрыгу и пинком вбил в свою комнату, закрыл на ключ.

— Зря лютуешь, Шакал! У Задрыги свой гонор созрел! Нашенский — фартовый! Не сдышалась, что двоих стремачей ожмурили. Свой кентель подставила. Рискнула и доказала, что стремачи не законники! Вон она! Зелень! А сумела провернуть дело! Одна! Сама! Твоя кровь! — вступился Пижон. И Шакал смолчал. Подошел к столу, с интересом разглядывал монеты. Их было много, больше двухсот. Были и золотые рубли — царские, серебряные, свои и заграничные. Старые, позеленевшие. Шакал не мог оторвать от них глаз.

— Похавать дайте! — долетело до его слуха. Он выпустил Капку, велев Глыбе накормить Задрыгу.