– А их попросту не было! Были лишь любовные увлечения короля, не более того, – с готовностью пояснил сэр Стивен.

– Но король Эдуард, сын Генриха? Он же правил Англией – получается, что это было незаконно?

– Совершенно верно, – кивнул сэр Стивен, – но не будем же мы судить покойного?

– Однако завещание Генриха? – продолжал допытываться епископ. – В нем наследницей после Эдуарда названа Мария – не ставит ли это под сомнение права ее величества, если само завещание становится сомнительным?

– Ничуть. Завещание не играет теперь большой роли, – даже если найдутся умники, которые примутся изучать это завещание через увеличительное стекло, они ничего не добьются. Законность и нерасторжимость брака короля Генриха и королевы Екатерины делают законной и неприкосновенной власть их единственной дочери королевы Марии, – торжествующе проговорил сэр Стивен.

– Ловко! – епископ Эдмунд посмотрел на лорд-канцлера уже с восхищением. – Однако вы забыли еще об одном персонаже этого процесса, – прибавил он и сделал многозначительную паузу.

– Вы имеете в виду Елизавету? – тут же догадался сэр Стивен. – О, она всего лишь второстепенный персонаж и никогда не выйдет в первые! Брак ее матери леди Энни Болейн с королем Генрихом был расторгнут самим Генрихом, и Энни Болейн была обезглавлена. С таким прошлым Елизавете ни за что не стать королевой; правда, она упомянута в завещании Генриха на третьем месте после Эдуарда и Марии, но, как я уже сказал, это завещание не играет теперь большой роли. Тем не менее, мы обязаны на всякий случай предпринять кое-какие меры, – для этого я вас сегодня и позвал, это первый вопрос из двух, которые я хотел с вами обсудить.

– Вы согласны, наконец, склонить Марию к браку с Филиппом Испанским? – епископ недоверчиво покосился на лорд-канцлера.

– Дался вам этот Филипп! – в сердцах воскликнул сэр Стивен. – Только и слышишь от вас – Филипп, Филипп!

– Что плохого в Филиппе? – возразил епископ. – Он ревностный католик. Кроме того, нельзя забывать, что за ним стоит мощь Священной Римской империи, а это, не считая Вест-Индии, десять королевств, объединенных под властью Карла, отца Филиппа.

– А будет одиннадцать, если включить в их число пока еще не подчиняющуюся империи маленькую Англию, – заметил сэр Стивен.

– Пусть лучше Англия войдет в состав империи Карла, чем погрязнет в протестантской ереси, – решительно сказал епископ. – Вам бы мои заботы, милорд, вы бы поняли, каких трудов мне стоит удерживать страну в повиновении. Ересь подобна застарелой экземе, – сколько не лечи, не вылечишь, появляются все новые и новые пятна.

– По-вашему, лучше сжечь больного, чем лечить его? – хмыкнул сэр Стивен. – Старайтесь, все-таки, лечить, ваше преосвященство. В ваших руках такой инструмент, которому позавидует любой хирург, и такие средства терапии, которыми не обладает ни один лекарь, – восстановленная у нас в стране церковь являет собой мощную силу для оздоровления людей. Вы должны признать, что мы ничего не жалеем для церкви: вам вернули отнятые при Генрихе монастыри и храмы, вам возвращают земли, вам дают немалые деньги, – так помогите власти земной, опираясь на власть небесную! Кто, как не вы, можете внушить верующим уважение и почтение к правительству, освятить повиновение ему божественной волей и нашими славными христианскими традициями?

– Меня не надо этому учить, – перебил его епископ. – Мы постоянно это делаем. Мы спасаем верующих от сатанинского разрушения священных основ государства, мы направляем нашу паству против тех, кто не желает правления Марии. Однако дьявольские семена отрицания живучи, они прорастают даже сквозь каменистую почву.

– Вот, сеющих их и надо преследовать! Беспощадно преследовать.

– Мы делаем и это, как вы знаете, – заметил епископ Эдмунд.

– Знаю и ценю ваше усердие. И мы, и вы, – и правительство, и церковь, – хорошо трудимся для укрепления власти ее величества. Можете и впредь опираться в своих карательных мерах на нашу полную поддержку… Однако, мы начали говорить о браке нашей королевы. Мне пришла в голову идея: а не возобновить ли нам широкие контакты с французским двором? Марию когда-то хотели выдать замуж за французского короля Франциска, отца нынешнего короля Генриха Второго.

– Но Франциск давно умер, – возразил епископ.

– …А потом за дофина, его сына, тоже Франциска.

– Но и он умер.

– Да, однако теперь во Франции есть другой дофин, опять-таки Франциск, сын Генриха Второго и внук Франциска Первого. Может быть, Марии больше повезет с третьем по счету Франциском в ее жизни?

– Вы шутите, милорд? – епископ Эдмунд изумленно уставился на лорд-канцлера. – Этот третий Франциск моложе нашей королевы почти на тридцать лет.

– Ну и что? Зрелые женщины часто любят мужчин значительно моложе себя, – беспечно сказал сэр Стивен. – Между прочим, ваш Филипп моложе Марии на одиннадцать лет.

– Но Филипп – мужчина в расцвете сил, а французский дофин еще ребенок: ему нет и десяти, кажется.

– Ничего, вырастет, – махнул рукой сэр Стивен. – При французском дворе мальчики уже в тринадцать лет обзаводятся любовницами.

– Мария никогда не согласится на брак с этим ребенком, – убежденно проговорил епископ Эдмунд.

– Мой дорогой епископ, должен вам заметить, что нет такой женщины, которая будучи одинокой и несчастной, не согласилась бы выйти замуж за кого угодно, лишь бы он имел мужские черты, – даже за дьявола в мужском обличии.

Эдмунд Боннер («Кровавый Боннер»), лондонский епископ, возглавлявший преследование протестантов при Марии Тюдор.

Гравюра XVI века с картины неизвестного художника.

– Господи помилуй! – перекрестился епископ.

– Ладно, оставим пока это, – сэр Стивен закашлялся и приложил платок к носу. – Действительно, здесь недолго угореть… Второй вопрос, который я хотел с вами обсудить, более простой. Мой подопечный, Роберт Дадли, – что с ним? Вы наблюдаете за этим молодым человеком?

– Он не оправдал наших надежд. При дворе Елизаветы ему был оказан холодный прием, зато при дворе ее величества – чересчур теплый.

– Что такое? Поясните.

– Королева проявила определенную симпатию к сэру Роберту. Ему было назначено тайное свидание.

– Вот как? Бог мой,