Я называю невротиком любого, кто использует своивозможности, чтобы манипулировать другими, вместо того чтобы совершенствоватьсебя.

Фредерик Пёрлз

И я прошу её замолчать. Она удивляется и начинает расспрашивать,какой «психотерапевтический метод» я применяю, зачем ей молчать и почему я нехочу её слушать. Темп речи увеличивается, она вновь возвращается к своемурассказу, потом начинает оправдываться. Но я опять повторяю свою просьбу. Онанедовольна, замолкает буквально на несколько секунд и снова пытается говорить,после чего снова следует моя просьба. Эти препирательства в той или иной формепродолжаются около пяти минут, и наконец она сдаётся. Теперь она больше непытается говорить, и мы сидим в полной тишине.

Но она перестала на меня смотреть. Она крутит головой посторонам, смотрит в окно, разглядывает собственные ногти, иными словами, делаетвсе возможное, чтобы я, не дай бог, случайно не попал в поле её зрения. Так чтоя прошу её снова, но теперь не только молчать, но ещё и сидеть ровно и при этомсмотреть на меня. Видно, что это простое задание требует от неё колоссальныхусилий. Она пытается что-то делать руками, постоянно перекидывает ногу на ногу.Мне приходится педантично прерывать все её движения, я пытаюсь вынудить её невыплёскивать внутреннее возбуждение в бесцельные двигательные акты.

В конце концов это ей все-таки удаётся, она смотрит на меня,смущается, краснеет и говорит: «У вас очень красивые руки, доктор». – «Я,кажется, просил вас хранить молчание?» – невозмутимо отвечаю я. «Больше ненужно. Я все поняла», – говорит она после небольшой паузы, а на еёчуть-чуть испуганном лице появляется нежная улыбка. Потом она рассказала, чтопри первой же нашей встрече отметила для себя, что я в её вкусе, но в процессебеседы это чувство пропало. Когда я спросил о темпе её речи при встрече смужчинами, она очень удивилась, потому что осознала, что в компании с женщинамиона почти молчалива. Когда же я заставил её замолчать, она вдруг почувствоваласильное внутреннее напряжение, которое постепенно приобретало характербеспредметного возбуждения. Ей хотелось что-то делать, чем-то занять руки,найти удобное положение для ног, но напряжение не уходило, а толькоувеличивалось. Если же она начинала смотреть на меня, то напряжение моментальномногократно усиливалось. А в тот момент, когда я вынудил её смотреть на меня,она ощутила, как изнутри её «обдало жаром», причём это было желание! Так чтоона мгновенно осознала, что все её напряжение исключительно сексуальнойприроды. Это и стало концом её мнимой фригидности.

Тот, кто не удовлетворён собой, постоянно готов к реваншу.

Фридрих Ницше

Фактически прежде она забалтывала своё возбуждение. Чембольше было это возбуждение, тем быстрее и громче она начинала говорить. Можносказать, что тем самым она как бы ставила свою «машину» на «холостой ход».«Бензином» в этой «машине» было сексуальное возбуждение. На «холостом ходу»,через свою болтовню, она растрачивала все своё возбуждение, и её «машина»глохла, что вызывало в ней ощущение утраты или даже отсутствия сексуальноговлечения. Теперь я заставил её «машину» поехать, и влечение было ею осознано.Ей стало понятно, каким образом она его практически умерщвляла. При встрече сосвоим новым поклонником она строго следовала моей рекомендации: подавлятьжелание без умолку говорить, что позволило её сексуальному влечению пробитьсясквозь толщу словесной шелухи, стремлением спрятаться за которую она взначительной степени была обязана своему воспитанию.

Вот таким забавным способом, через банальную болтовню,подсознание моей пациентки завершало ситуацию с подавленным сексуальнымвозбуждением. Перед сексом был страх, каковы его причины, в данном случае нетак важно, с этим мы разбирались отдельно, но способ компенсации был нетривиальным.Болтовнёй она подавляла своё влечение, и ситуация оказывалась завершена, точнее«прикрыта». Решить её естественным образом ей никак не удавалось, а разрешитьпротиворечие между сексуальным возбуждением и возникающим страхом помогаларечь. Но это не только не снимало проблемы, а порождало новые и не давалорешить прежние.

«Прикрыть» проблему можно, но от этого ситуация незавершится, а вот слабых звеньев в вашей душевной жизни появится больше.

* * *

Припомнился в этой связи ещё один интересный случай. Ко мнеобратился молодой человек, страдавший от тиков. После тщательногоневрологического обследования органические причины его недуга были исключены.Дело было в его психике, а не в повреждении мозга, поэтому мы и начали терапию.Поначалу наша работа не давала желаемого результата. Я пытался искатьрезультативные ходы, но все без особого успеха. Только на пятой или даже нашестой встрече я вдруг разглядел, что он делает. Оказалось, что все егоразрозненные движения (а он хаотично двигал почти всеми частями тела)составляли одно, весьма определённое действие. Но отдельные его элементыпроисходили в разное время, это движение было как бы растянуто во времени. Впротивном случае картина прояснилась бы быстро, а так пришлось поломать голову.

Что же это было за движение? Его голова двигалась в сторону,словно бы он хотел спрятать своё лицо от смотрящего на него человека. Брови егостановились домиком, как бывает у маленьких детей, когда они ощущают себяброшенными. Глаза по очереди жмурились. А губы вытягивались в какую-то страннуюулыбку с опущенными углами рта. Руки двигались снизу вверх, полусогнутые, собращёнными вовнутрь ладонями. Но лица при сокращениях они не доставали,поэтому сначала он производил впечатление лыжника, стремящегося отталкиватьсяодновременно двумя руками. Ноги он тоже пытался подсогнуть, а спина чуть-чутьсгибалась вперёд, словно бы он что-то уронил и намеревался таким образомнагнуться и поднять. Если соединить все эти двигательные акты воедино, доведя каждыйиз них до логического конца, то мы увидим плачущего человека, сидящего накорточках и закрывшего руками лицо!

Я попросил его усиливать каждое движение, концентрировать наних все своё внимание и сознательно добавлять недостающую амплитуду. Покадвижения были разрозненны, ничто не подтверждало мою догадку, а мой пациент уженачинал сомневаться в эффективности дальнейшей работы. Но я продолжал мягконастаивать, поскольку с каждой минутой искомое было все ближе и ближе. Когданаконец все получилось и он освоил все движения в полном объёме, я попросил егоприлечь на кушетку и попробовать сделать все эти движения одновременно. Онделал это без всякого энтузиазма – раз, два, три… И вдруг я услышалдолгожданные всхлипывания! Теперь он принял то положение, которое я так искал,естественным образом, а не сознательно и через силу. Процесс пошёл. И только яобрадовался, как мой пациент вскочил с кушетки и стал на меня кричать: «Как высмеете!» и т. п. «Стоп, стоп, стоп», – сказал я в ответ на его более чем неадекватныепротесты. Я попросил его рассказать, что случилось. Какое-то время он ещёпродолжал упорствовать, правда, уже без прежних тиков. А потом рассказал.Выяснилось, что когда он согнул ноги, закрыл лицо руками, собрал домиком брови,зажмурил глаза и растянул рот, то моментально вспомнил себя в пятилетнемвозрасте. Этот случай произошёл с ним летом на даче. Его жестоко наказали,избив ремнём за какую-то провинность. Тогда он забился в угол и начал плакать.К нему подошёл отец, приказал встать и стал кричать на него, чтобы он не смелсвоим плачем расстраивать родителей, и что-то ещё в этом роде. Иными словами,его давешний крик на меня был лишь воспроизведением роли отца в описанноминциденте.