Как бы то ни было, ясно, что в отрывке описывается некая свадьба, в которой принимают участие божества. Это, однако, еще не повод относить его к мифологическим стихотворениям поэтессы, а не к ее эпиталамиям. В последних вполне могли появляться примеры-«модели» из мифов.

Уместно задуматься: а какой миф имеется в виду в данных строках, о каком бракосочетании идет речь? Кто-то из богов женится на богине? В принципе такого нельзя исключать. Но нам представляется более вероятным иное.

Ни из чего не следует, что божества тут пируют у себя на Олимпе или на небесах. Вполне допустимо, что они явились в качестве гостей на свадьбу, проходящую на земле. Кажется, в пользу этого говорит то, что в роли виночерпия выведен Гермес — по одной из своих главных функций посредник между миром людей и миром богов. Его появление в подобном качестве наиболее уместно в том случае, если на пиру присутствуют как те, так и другие.

Греческая мифология знала несколько знаменитых свадеб с участием людей или богов. Как правило, это такие свадьбы, где жених — смертный человек, а невеста принадлежит к божествам. Например, финикиец Кадм, основатель Фив, получил в жены Гармонию, дочь Афродиты и Ареса.

Но самая знаменитая из этих мифологических свадеб игралась, конечно, когда герой Пелей брал в жены морскую богиню Фетиду. И родился-то потом от этого брака один из самых популярных персонажей эллинских мифов — Ахилл, «быстроногий», как его постоянно называет Гомер, и почти неуязвимый (не считая известной «ахиллесовой пяты»); и, главное, яблоко с надписью «Прекраснейшей», именно на этом пиру брошенное в окно неприглашенной и разобидевшейся богиней раздора Эридой, стало потом поводом для суда Париса, а в конечном счете — и для самой Троянской войны.

Уж не свадьбу ли Пелея описывает Сапфо? Хотя, повторим, вполне возможен вариант и со свадьбой Кадма.

Как бы то ни было, чрезвычайно характерно, что в поэзии Сапфо постоянно встречаются подобного рода мифологические парадигмы. В этом она — истая гречанка. Эллины еще со времен Гомера (как минимум) мыслили бытие как бы в двух параллельных планах — как сосуществование мира человеческого и мира божественного. В той же «Илиаде» постоянно чередуются сцены из жизни людей и из жизни богов.

При этом мир богов безусловно первичен (они появились раньше смертных обитателей Земли) и тем самым как бы «идеален», а мир людей — вторичен (они созданы Прометеем «по образу и подобию» небожителей) и, соответственно, подражателен. Кстати, не приходится сомневаться в том, что именно эти представления породили в конечном счете грандиозную философскую концепцию Платона — идеализм в чистом виде, где существует мир идей, характеризующийся полнотой всех качеств, и мир материальных вещей — его бледное, в чем-то неудачное отражение.

Древнегреческая религия была политеистической, «многобожной», как и подавляющее большинство других религий Древнего мира. Но на фоне всех этих религий верования эллинов выделялись[163] чрезвычайно ярко выраженным, доведенным до предела антропоморфизмом, «очеловечением» божеств (антропоморфизмом называют уподобление человеку, наделение человеческими свойствами явлений природы или мифологических существ). Боги греков — в сущности, те же люди, но люди идеальные: бессмертные, наделенные совершенной красотой, обладающие огромным могуществом, блаженные, то есть не ведающие горестей и забот.

Эти боги прекрасны с эстетической точки зрения, греки любовались ими. Но вот с точки зрения этической они отнюдь не могут служить примером для подражания. Олимпийским божествам «ничто человеческое не чуждо»: они настолько человекоподобны, что разделяют и все недостатки людей. Даже в отношениях между собой они ведут себя «не по-божески»: препираются, хвастают, лгут, прелюбодействуют, воруют и даже дерутся…

Приведем несколько примеров. Зевс и его жена Гера изображены Гомером как крайне недружная супружеская пара. Они постоянно ссорятся, бранятся. Вот образчик одного из их разговоров на Олимпе.

Одним словом — «молчи, женщина». Древнегреческая сугубо патриархальная мифология ярко отразила выраженно маскулинное отношение к жизни, свойственное гражданам городов Эллады. Под конец Зевс, как видим, угрожает попросту поколотить жену (вот уж воистину «джентльменское поведение»!). И всё это происходит на пиру, на глазах других олимпийцев. Ситуацию разряжает хромоногий бог-кузнец Гефест: он быстренько берет на себя роль виночерпия и начинает разливать всем «сладостный нектар» из чаши. Видя, как калека неуклюже суетится между столами,

Инцидент на сей раз исчерпан, но он повторится снова и снова. Не говорим уж о том, что Зевс ни в малейшей степени не соблюдает супружеской верности; потому-то у него так много побочных детей — и от других богинь, и от смертных женщин. И владыка Олимпа в этом отнюдь не одинок. Чего стоит хотя бы смачно рассказанный в «Одиссее» того же Гомера пикантный эпизод: богиня любви, прекрасная Афродита, решила изменить своему мужу — уродливому Гефесту — с богом войны Аресом. А Гефест, застав любовников, что называется, «на месте преступления», подстроил им ловушку — приковал их невидимыми цепями к постели и в таком виде выставил на посмешище, созвав других небожителей.

А вот — битва богов! Получилось так, что во время Троянской войны все олимпийцы разделились на два лагеря: одни «болеют» за греков, другие — за троянцев. И каждый стремится в меру сил помочь своим «любимчикам», даже если те поступают несправедливо. В конце концов боги и богини, не выдержав, и сами выстраиваются для схватки. Их сражение описано Гомером в совершенно комическом виде, как самая банальная драка. Вот сталкиваются Гера и Артемида. Супруга Зевса оказывается сильнее: она