За парной располагался отделанный деревом просторный предбанник, и… Рядом с вешалкой, где висели полотенца и махровые халаты, была еще одна дверь.

По виду — обычная, межкомнатная.

Катя прислушалась. Из глубины дома слышались звуки: вскрики, плач. И чей-то голос, басовитый и глухой, что-то бубнил, бубнил. Слава богу, Марта еще жива, а значит…

Катя быстро огляделась — забраться в чужой дом, тем более в такой — это, знаете ли, пахнет керосином.

Ну и что же дальше? Что предпринять? Как спасти ее?

И как при этом остаться живой?

Катя дернула дверь — ага, закрыта. Но.., это ведь не та входная, мощная бронированная дверь. Эта дверь внутренняя, отделяющая сауну от.., быть может, от ванной комнаты? Или там, за дверью, коридор? И замок здесь должен быть… Катя дернулась, осматривая ручку. Замок ерундовый, просто внутренняя защелка.

Она и защелкнулась. Катя плавно повернула ручку вправо — не идет. Влево.., потянула на себя, одновременно плечом стараясь немного приподнять дверь, и… щелкнуло, ручка повернулась. Катя открыла дверь и осторожно выглянула — так и есть, широкий коридор.

И света в нем нет. Катя ощупью продвигалась вперед.

Налево.., вот он, вот же выключатель. Так, налево действительно ванная, туалет, еще дверь.., светлая просторная комната с устланным мягким ковровым покрытием полом, шведской стенкой и велотренажером.

Маленький домашний спортзал. Коридор неожиданно повернул, расширяясь, светлея. Катя попала в просторный холл. Это была большая зимняя терраса, заставленная мягкой новой мебелью — диванами, креслами, низкими столиками. В углу красовался огромный японский телевизор. Пол украшал сиреневый ковер. Большие окна — те самые — наглухо закрывали сиреневые шторы из тончайшего тюля.

— А я говорю, что ты будешь слушать! — Гневный окрик за стеной разорвал тишину дома. — Ты должна выслушать меня! Не отворачивайся, смотри мне в глаза! Я кому сказал, не смей, дрянь…

— ..Ну, прости, прости, прости, прости, прости меня! Я умоляю тебя, прости!

Катя едва не закрыла уши руками. Голос набирал силу и высоту, ввинчиваясь в пустоту, словно гамма, сыгранная на расстроенном рояле, где все клавиши западали, а звуки кромсали слух резкостью и фальшью.

— Марта, прости меня! Ты же добрая, ты умная. Ты же видела жизнь. Ты знаешь, что это за сука такая — жизнь… Тебе это не нужно объяснять. Потому что тебе тоже было больно и страшно. И ты тоже хотела все обрубить — разом, одним махом. Оборвать все. И начать все заново… Все, все изменить!

КАК СПАСТИ ЕЕ ОТ НЕГО? Катя, сжавшись в комок, слушала эти крики за дверью. И КАК НАМ ВЫЙТИ ИЗ ЭТОГО ДОМА ЖИВЫМИ? Нет, страха в ее душе по-прежнему не было. Но этот голос… Этот знакомый и одновременно изменившийся до неузнаваемости голос пугал ее до жути, до дрожи. Нет, это не был страх.

Потому что словом «страшно» невозможно было вы разить то, что она чувствовала, СЛЫША ЕГО В ДОМЕ.

Голоса доносились из спальни. Катю от них отделял холл, перегородка и полуприкрытая дверь — белая, с изящной округлой медной ручкой, сиявшей в лучах струившегося солнечного света, как слиток золота.

— Марта, я тебе все сейчас расскажу. Все. Тебе одной. Только выслушай меня! Не бойся, ну не бойся же меня. Чем хочешь поклянусь — я тебе ничего не сделаю. Я никогда, слышишь ты, никогда, ни при каких обстоятельствах, не причинил бы тебе зла. Как только я тебя впервые увидел.., помнишь? Ты не забыла ту нашу первую встречу? Взгляни на меня, ну! Не отворачивайся. Ты ведь не забыла, нет? Как только я тебя увидел, я понял — ты создана для меня и ты будешь со мной. Я не верил сначала. Марта. Я не смел в это даже поверить. Я боялся, а вдруг это обман, мираж? Я смотрел на тебя, встречался с тобой, разговаривал, гулял, спал с тобой, занимался любовью, но все равно никак не мог поверить, что… А потом я убедился. Я убедился, что это правда, ты слышишь? Я прочел это в твоих глазах. Когда ты смотрела на меня, когда рассказывала мне о себе, о своей жизни, о своем ребенке, о своих потерях, о страдании — я прочел это в твоих глазах. И они не лгали. Я понял, что только ты, одна ты сможешь все понять, если обстоятельства заставят меня рассказать тебе все. Если это произойдет, думал я, то ты, именно ты, Марта, будешь моей книгой, моим дневником, что примет на свои чистые, незапятнанные страницы всю мою боль, как и я.., ты слышишь меня, как и я пытался принять, понять и облегчить твою боль.

Катя услышала сдавленные всхлипы — Марта рыдала.

— Ну не плачь, не надо.., теперь ты сядешь. Вот так, — его голос дрожал, как струна. — И не будешь вырываться из моих рук. И успокоишься…

Рыдания не стихали, становились все громче.

— Ты успокоишься. И выслушаешь меня. Так получилось со мной, Марта, так получилось в моей жизни.

Как и в твоей. Мне пришлось перечеркнуть все разом.

И начать сначала, с нового листа. Но я не мог… Я должен был думать о будущем, я обязан был обезопасить себя от прошлого.

— Кто ты такой? Кто?! Как ты стал Сукноваловым?

Что ты сделал с ним, с ее братом? Убил? А ее ты тоже убил? За то, что она все узнала, догадалась? — Марту душили рыдания. — Господи, я же сразу, сразу должна была все понять… Какое у нее стало лицо там, в ресторане, когда она услышала твое имя, когда я вас познакомила…

— Но кто же знал, Марта! — Его голос снова начал наливаться гневом, истерикой и дрожью. — Откуда я знал, что эта шлюха, эта стерва — родная сестра того…

Марта, выслушай меня, пойми. Я сделал это не нарочно. Меня вынудили обстоятельства. Мне нужно было уехать, мне нужны были документы. А он, этот ее братец, — жалкий спившийся алкаш.., его даже никто не хватился там. Он жил один в этой их гребаной Риге, и я… Я рискнул, я должен был рисковать! А потом…

Потом, Марта, я жил здесь. Я работал дни и ночи, как каторжник, я много чего добился своим трудом. Я встретил тебя. Вспомни, ну вспомни же, как ты радовалась моим успехам, моим делам, моим планам. Я был счастлив, я был безумно счастлив близостью с тобой. Я думал — впереди у нас долгие годы счастья. И вот все обрушилось разом из-за того, что черт принес сюда к нам эту злую стерву с ее хахалем. Эту дрянь, оказавшуюся твоей подругой, догадавшуюся обо всем и посмевшую угрожать мне! Что было мне делать, Марта?

Я хотел спасти — не себя, нет. О себе я не думал, поверь мне. Я хотел спасти наше с тобой счастье, наш дом, спасти наши надежды, наш с тобой мир… Я не мог позволить ей, этой развратной шлюхе, открыть свой поганый рот и рассказать тебе правду, ту правду, которую она считала своей! Я чувствовал, Марта, да, я чувствовал, я читал по твоим глазам, что никогда не врут, я читал это уже потом, после… Ты всегда была умной. Ты могла догадаться. Вспомнить, задуматься, сопоставить факты и… И меня терзал страх — не за себя, опять же о себе я не думал. Я боялся за нас с тобой, страшился потерять тебя, утратить навеки. Я так хотел, чтобы мы поженились, чтобы как можно скорее уехали отсюда. И остались там навсегда. Понимаешь?