Тогда она демонстративно остановила машину в арке под старым домом и взяла в руки телефонную трубку.

— Николай Трофимович? Вы что, ко мне в свекры напрашиваетесь? Не успела отделаться от мужниных доберманов, так вы мне новый «хвост» привешиваете… Как это так — это не ваши люди! Кто же меня, как чернобурку, выслеживает?

Пока Ольга разговаривала по телефону, пассажир в добитом «Форде», нахально разглядывая ее, с добрый десяток раз щелкнул затвором фотоаппарата с толстым телеобъективом.

Ольга зло отшвырнула бесполезную трубку и выехала из-под арки. Потом при красном свете на перекрестке вышла из машины и открыла дверцу «Форда» из третьего ряда.

— Вы из чьих, ребята?

Парни ошарашенно глядели на нее и молчали, пока один из них не произнес:

— С журфака мы, студенты на практике.

— Не пойте мне сладких песен. Я на журфаке сама преподаю, но ваших затрапезных физиономий там не видала.

— Мы заочники, — без малейшей доли смущения огрызнулся один.

— С первого курса, — съязвил другой.

— Да будет врать! Устройте себе выходной. Скажите честно, вы на кого работаете — на Мучника или на Николая Трофимовича? Я никому ничего не скажу. Если вы не можете жить без моих фоток, поехали ко мне домой. Я дам вам целый альбом, да еще таких пикантных, что пальчики оближете. Хватит на полгода.

Один из парней внимательно посмотрел на Ольгу и прикрыл телеобъектив крышкой.

— Давайте, — продолжила она, — я наговорю в ваш прицельный микрофон столько скабрезностей, что начальство вам обязательно выдаст премию и талоны на спецпитание.

— Вы нас с кем-то путаете… — протараторил парень за рулем.

— Мы не такие, — почти виновато пробасил тот, что был с фотоаппаратом.

— Если вы не такие, вот вам триста баксов. Считайте, что вы свое отработали, и устройте себе выходной, лады?.. Снимите на Кольцевой «такую» и трахайте ее в машине до умопомрачения, а меня оставьте сегодня в покое.

* * *

Отделавшись от слежки, Ольга повернула в глухой переулок и въехала в самый обычный двор с некрашеными лавочками и покосившимся столиком для домино. Этот дом, дом ее бабушки по отцу, — корабль ее детства и ранней юности, расцвеченный сигнальными флажками трепещущего на ветру белья. Здесь она вырывалась из-под опеки своих «номенклатурных» родителей, чтобы погрузиться в стихию его двора и стать на несколько дней пацанкой-оторвой, негласным предводителем в драках с забияками из соседнего «генеральского» дома, в лихих набегах на цветочные плантации и яблони недалекого Ботанического сада. Как сладко замирало сердце в предвкушении опасности, когда делали подкоп под металлическим забором и попадали на охраняемую территорию сада. Как потом хвастались своей удачливостью, презирали трусов и маменькиных сынков.

В этом дворе она впервые затянулась сигаретой и выпила мутную жидкость под названием «Солнцедар», а опьянев, пела что-то несуразное и танцевала, пока добрая бабушка — ткачиха с «Трехгорки» — не увела ее домой. Двор любил Ольгу. Пацаны устраивали за гаражами ристалища с кровавыми соплями за право танцевать с ней до упаду под бешеные синкопы ВИА на открытой танцверанде. В этом дворе Ольга впервые услышала от сверстника с лиловым фингалом под глазом: «Оля, я тебя люблю навеки!» — и познала пьянящую боль первого поцелуя…

Теперь те пацаны пошли кто по тюрьмам, как тот мальчишка, признавшийся ей в любви, кто уехал строить БАМ и сгинул на просторах Сибири, кто спился или стал «пофигистом».

Бабушка давно умерла — оставив ей эту двухкомнатную квартиру, ключ от которой всегда лежал в ящике ее рабочего стола в офисе, рядом с ключом от гаража, который она великодушно уступила Скифу. Но даже ему она не уступила бы эту квартиру…

Тут даже бабки на лавочках у подъезда провожали ее понимающим, как ей казалось, взглядом, но, чтобы не будить память, тактично делали вид, что не узнают ее.

* * *

Она поднялась на пятый этаж. Открыла дверь заветным ключом. Даже пыль на полировке старого шифоньера тут ей нравилась. Это потом Ольга позвонит приходящей домработнице и сделает ей втык, а сейчас она наслаждалась запахом квартиры, тишиной и одиночеством.

С удовольствием скинув женские корсетные доспехи, Ольга облачилась в мягкий халат и вольно расхаживала босиком по холодному паркету.

Дочь, а вот уже и Скиф, появившийся снова в ее жизни нежданно-негаданно, сонм любовников, которые, как лоточники, несут ей свой товар в виде банковских счетов и должностей, — сейчас все это уплыло за пыльную паутину, и она оказалась наконец наедине сама с собой.

Ольга открыла бар, выпила сначала вишневки, потом земляничного ликера. Вкус того и другого напомнил ей дешевый «Солнцедар», которым ее впервые угостили дворовые ухажеры.

«Теперь сигарету», — подумала она и потянулась к сумочке. Вместе с пачкой «Вога» выпала визитная карточка Хабибуллы.

— Ну и ладно, душманский Ромео, — засмеялась она. — Можешь смотреть так на своих мусульманок, а я птица вольная, где хочу, там и клюю просо. Кто мне может запретить? Скиф?.. Скиф-то может, но ему я до лампочки, вот в чем проблема. Видел бы ты, с какой ухмылкой сообщил мне на днях мухомор Походин о романе Скифа с его квартирной хозяйкой. А как я могу помешать им, когда сама по уши в дерьме? Никак.

Отдав дань ностальгическим воспоминаниям об афганском медовом месяце со Скифом, Ольга налила высокий фужер шампанского, который можно пить бесконечно долго. Такой коктейль действовал безотказно: спало напряжение, с которым она жила с первого дня появления в ее офисе Скифа. Какое наслаждение пьянеть вот так после бесконечного стриптиза на людях!

Тебе, в твоем кругу, дарят знаки внимания с наглой уверенностью, что ты за это одаришь их своим телом… А выпитое вино дарит надежду, что у нее в жизни может еще быть что-то свое, пусть даже и не со Скифом, а свое — потаенное, бабское, как у простых женщин, которые почти каждый день созерцают ее на экране.

— Я ведь тоже когда-то была такой прекрасной женщиной — доброй, отзывчивой. Только не надо рвать меня на части, господа, — сказала она вслух сквозь слезы.

Она ставила одну за другой долгоиграющие пластинки юности на старую радиолу со скрипучей иглой и танцевала босиком на холодном полу с бокалом шампанского в руке.

Звонок в дверь оборвал ее танец. На пороге стояла маленькая девочка с белым голубоглазым котенком в руке.

— Тетя, вам котик не нужен? А то у нас кошка сразу восемь накотила. Их ведь так жалко.

— Нужен, как же мне без котика. Он беленький?

— Беленький и пушистый.

— Голубоглазый?

— Голубоглазый и с длинными усами.

— Тогда ты не уходи, ладно?

Ольга на минуту вышла и вернулась с целой вазой конфет.

— Ну, раскрывай свои карманы! — весело сказала она белокурой Дюймовочке, которая теперь лихорадочно думала, куда бы спрятать эти угощения от драчливых братьев.