– Сущий Франкенштейн! – заключила Арина, оглядев себя в зеркале.

Вскоре, несмотря на ее отчаянные протесты, в больницу потянулась вереница визитеров. Среди первых ее навестил Лева Михеев с цветами и обстоятельным отчетом о ходе расследования дела Ларисы Лейбман. Юрий Шнурков оказался соучастником кражи, бывшим любовником Лейбман. Это он срежиссировал спектакль на лемешевской выставке и теперь был объявлен в розыск. Одновременно с Михеевым к Арине приходил следователь с Петровки, но уже по другому делу. Присутствие адвоката его смутило. Пробыл он недолго, задав всего несколько вопросов о Каратове и той их роковой встрече на даче в Валентиновке. Следом заявился художник Шитиков с собственной картиной, которую он немедленно разместил над кроватью больной. По его словам, картина имела потрясающий целебный эффект и вылечила всех его родственников. Потом больную навестили коллеги, Вика и Софья Семеновна. Но музейные сплетни Арину почему-то не заинтересовали, даже назначение блистательной Марины Эдуардовны на должность заведующей экскурсионным отделом она вопреки обыкновению никак не прокомментировала.

И вообще, настроение у Арины было так себе, средней паршивости – «то ли чаю пойти выпить, то ли повеситься», как говорил классик. В сущности, для себя она уже давно решила, что в музей больше не вернется.

– Мерзко, гадко, – призналась она Юльке. – После всего, что было, не хочу. Обратной дороги нет. Лучше я как-нибудь сама… – и затребовала в больницу свой ноутбук.

– А чего делать-то будешь? – удивилась подруга, впрочем, несколько притворно. Имелись у Юли кое-какие догадки, озвучивать которые она не торопилась, ждала подходящего момента.

Этот момент настал незадолго до выписки, когда лечащий врач заговорил с Ариной о восстановительном периоде и посоветовал несколько московских реабилитационных центров. При разговоре присутствовали Тамара Павловна и Юля.

– Нужно ли вам направление? – спросил врач.

– Думаю, в этом нет необходимости, – с загадочной улыбкой ответила за Арину подруга. – Наша больная будет проходить реабилитацию в Германии.

Врач пожал плечами и вышел.

Через минуту в палату постучали, на пороге возник Ульянов. Женщины многозначительно переглянулись и, объявив, что пойдут выпить чаю, удалились.

– Я вижу, у вас тут целый заговор… – провожая их взглядом, недовольно пробурчала Арина.

Не случайно два часа назад Тамара так расхваливала ей уникальные условия больницы. «Тут даже салон красоты есть!» – и убедила вызвать в палату парикмахера.

Ведь мама была права – теперь за прическу не стыдно! Больница не больница, но в присутствии Ульянова Арина испытывала неловкость за свой внешний вид.

Николай Николаевич вошел, держа в руках большую коробку португальских сардин, и, не зная, куда ее пристроить, рассеянно опустился на стул:

– Врачи говорят, сардины полезны при переломах.

Арина не ответила, отвернулась, на глаза ее предательски навернулись слезы. Плаксой она никогда не была, но в последнее время с ней это случалось. По словам врачей, обычное явление, «посттравматический синдром, депрессивная рефлексия».

Да, за три недели на больничной койке Арина много чего передумала: и про себя, и про то, что случилось на валентиновской даче, и про загадочный перстень, и про Ульянова. И конечно, Юлька была бы не Юлька, если бы не расписала ей во всех подробностях, как тот трогательно дежурил у ее палаты, как переживал и бегал по врачам. «Представляешь, подходит ко мне, а на нем лица нет, и заявляет, что во всем виноват только он!»

– А еще сказали, надо есть холодец, – нарушил молчание Ульянов. – Арина, вы любите холодец?

– Похоже, вы за меня уже все решили, – помедлив, произнесла она с обидой в голосе.

Ульянов попытался что-то возразить, но Арина его оборвала:

– И почему вдруг Германия, с какой это стати мне туда ехать?!

– Там лучшие реабилитационные центры.

– А вы, стало быть, щедрой рукой намерены это оплатить?

– Деньги – не проблема, я уже говорил. Главное, вы живы.

– Но Германия – это же так далеко! Чужая страна! А я одна и ни слова по-немецки не знаю! Нет, Николай Николаевич, спасибо вам, конечно, но ни в какую Германию я не хочу и не поеду! – отрезала она.

– И не надо. Тогда просто скажите, куда бы вам хотелось? – тотчас согласился Ульянов, так спокойно, кротко, мягко, будто разговаривал с ребенком, который вот-вот разревется. Арина посмотрела на него, в этот момент он снова напомнил ей отца.

– Я домой хочу, – голос ее дрогнул, а в душе заворочалось, зашевелилось давно забытое теплое чувство – чувство уверенности в том, что о тебе позаботятся.

– Значит, вы отсюда – домой? – Казалось, Николай Николаевич был расстроен, что Арина поедет домой, потому что там его помощь окажется ненужной. – Просто я хотел… я не знаю, что могу для вас сделать…

Арина усмехнулась:

– Ну, вот сардины принесли, и хватит. Кстати, помогите открыть баночку, а то мне самой неудобно. – Она кивнула на загипсованную руку и вдруг рассмеялась: – Вспомнилось тут, папа говорил, что искусствовед – безопасная профессия.

Ульянов тоже засмеялся:

– Ну а как ваше исследование? Я договорился, статью ждут. Публикация будет там, где вы хотели.

– Спасибо.

– Арин, вы огорчены, что перстень не нашелся? Будете продолжать искать?

Арина неуверенно пожала плечами и тотчас поморщилась от боли.

Ульянов же, вдруг вспомнив о чем-то и приободрившись, продолжил:

– Кстати, я хотел официально вам сообщить, что в истории с перстнем Варвары Ливневой поставлена наконец точка. Тут поступила информация от наших юристов из парижского представительства. Им удалось выяснить всю, так сказать, предысторию кольца Терпсихоры до момента его покупки. Как вы знаете, Дробот приобрел его во Франции у некоего польского антиквара. Так вот, стоило нашим юристам появиться на его пороге, как этот полячишка сразу, извините, наложил в штаны и свалил всю вину на своего знакомого. Дескать, он тут ни при чем, потому что кольцо ему принес Владислав Замчински, он все организовал и придумал. Скользкий тип, по отзывам шефа. Его наши люди тоже, конечно, разыскали. Представьте, с метлой в руках за уборкой мусора где-то на улицах Парижа. Он был присужден к общественным работам, но не по нашему делу…

– Значит, бог шельму метит, – отозвалась Арина.

– Да, обстоятельства для него сложились не лучшим образом. Возможно, поэтому он и согласился ответить на все вопросы. Насколько правдиво? Кто же его знает? Короче, по словам Замчински, перстень Терпсихоры он получил в подарок от своей подруги, некой Эжени. Но подтвердить это некому. Балерина Евгения Щёголева, дочь русских эмигрантов первой волны, умерла около двух лет назад в пансионе Сен-Дени в возрасте 97 лет. Ни родственников, ни друзей у нее не осталось, Замчински был единственным, кто ее навещал.