Тотчас же примчался ровным галопом офицер, командовавший подразделением, молодой худощавый человек, прямой в седле, в черном драгунском кепи, с серебряными нашивками на рукаве и в восхитительных черных, начищенных до блеска сапогах. Рыцарь с витража в современном облачении. Его лицо было бледно от ответственности: с одним из людей, которые были ему доверены, что-то случилось…

Но ничего не случилось. Ни сломанной конечности, ни удара копытом в голову. Я со своими лошадьми уже выбрался из канавы и, выпростав из сплетения поводьев правую руку, отдал ему честь.

Молодого бледного офицера звали Мишель Дебре. Такой была моя первая встреча с будущим премьер-министром генерала де Голля; так началась дружба, которой суждено было продлиться полвека.

В Дебре тоже жила любовь к Франции; он тоже хотел пойти на Берлин. В итоге мы туда все-таки добрались, по крайней мере наши войска, но после скольких лет и столькими путями!

По прибытии в казармы Рамбуйе, напоив, обтерев и накормив лошадей в уже спустившейся ночи, я положил свое седло на тюфяк в углу спального помещения, лег и мгновенно заснул.

Кто ни разу не клал под голову седло вместо подушки, тот не знает доброй усталости всадника.

Десять недель, которые я провел в Рамбуйе, убедили меня в абсолютной необходимости воинской повинности, или национальной службы, как ее сегодня обозначают из какой-то дурной стыдливости, не желая называть своими именами реалии, которые считаются тяжелыми или сопряженными с неприятными случайностями. Это малодушие, которое через язык выявляет ослабление народа.

«Упадок начинается, — писал Монтерлан, — когда уже не осмеливаются называть глупость ее именем». То же самое с трусостью.

Пусть будет национальная служба, при условии, что она включает в себя солидную долю военного обучения.

Совершенно законно, когда, подсчитав, сколько нация тратит на здоровье, образование, формирование человека с самого его рождения, решают, что он, достигнув взрослого возраста, должен посвятить один год своей жизни уплате долга, для начала научившись защищать эту нацию, чтобы она смогла существовать и далее. Это является частью, если осмелюсь сказать, естественных законов.

Однако на протяжении нескольких десятилетий я видел, как этот принцип постоянно подвергался сомнению под предлогом спора: профессиональная армия или армия по призыву. На эту ложную дилемму я всегда отвечал: «Тут нечего выбирать. Нужно и то и другое».

Профессиональная армия, потому что война все больше и больше насыщается техникой, и необходимо, чтобы крупные боевые подразделения состояли из специалистов, которые занимаются ею профессионально. Армия по призыву, поскольку война стала тотальной, и каждый гражданин, каждая гражданка должны знать, как вести себя в случае не только вторжения на территорию страны, но и подрывной деятельности или терроризма, который может принимать чудовищные формы. Мы еще не подвергались ядерному терроризму, но это вполне может произойти. И тогда каждому надлежит знать, каким приказам и распоряжениям он должен подчиняться или какие приказы должен сам отдавать в том секторе ответственности, который ему поручен.

Наше энергоснабжение, наша промышленность все больше делаются таковы, что могут стать целью нападения или случайно породить катастрофу. На это тоже надо уметь ответить. Годные к военной службе люди должны отправляться не только на границы, как это было прежде. Теперь повсюду, в каждой деревне, в каждом городе, на каждой улице каждому следует знать, что делать, если случится несчастье в любой из многочисленных форм, которую может придать ему современность. Научиться оказывать помощь, научиться предотвращать панику — первый долг гражданина.

Мне всегда казалось необходимым, чтобы всеобщая одногодичная национальная служба, включающая в себя по меньшей мере три месяца военной подготовки, была обязательно вписана в скрижали закона. И никто не должен становиться полноправным гражданином, то есть получить право голоса, пока не исполнит эту обязанность.

Конечно, содержание двух армий — одной профессиональной, то есть наступательной, и другой по призыву, то есть территориальной, — стоит дорого.

Но не потому ли так противятся необходимым расходам на два вида армий, дополняющих друг друга, что наши финансы обременены всеми вообразимыми гарантиями, ассигнованиями, компенсациями, «социальными» пособиями?

Однако первейшая безопасность, основополагающая, без которой остальные — ничто, есть безопасность территории и государства.

Плоды военной подготовки в системе всеобщей воинской обязанности отнюдь не пустяк и для самого индивида. Во-первых, о чем уже часто говорили, это смешение, совместная жизнь с людьми разных кругов, географического происхождения и характеров. Как раз то, что я узнал в Рамбуйе. Конечно, все мы в этом учебном эскадроне имели дипломы; все выбрали, по традиции или по собственному вкусу, кавалерию; и все хотели стать офицерами. Но при этом сколько различий!

Мы происходили из всех областей северной половины Франции, поскольку на юге имелся свой центр обучения, в Тулузе. Были среди нас и сельские жители, и дети городов, юноши, чьи фамилии веками вписывались в историю, отпрыски крупной и средней буржуазии, и те, что вышли из преподавательской аристократии Третьей республики. Одни готовили себя к государственной службе, другим предстояло продолжить семейное дело или возделывать свои сельскохозяйственные угодья. У каждого из нас были свои мечты или уже намеченные пути. И мы научились ходить в ногу, вместе петь строевые песни и есть из одних котелков, укладывать свои вещи и заправлять по-военному койку, вместе драить нашу обувь и пуговицы кителей, вместе гасить свет. Мы научились не только подчиняться одной дисциплине, но и терпеть друг друга. Нет ничего более надежного, чтобы спаять вместе людей, нежели общая усталость.

С другой стороны, я утверждаю, что обращение с оружием очень важно для формирования характера. Это школа ответственности и владения собой. Уметь разобрать и вновь собрать пистолет, винтовку, автомат, пулемет, сделать так, чтобы оружие стало тебе близко знакомым, дружеским, знать его дальнобойность, поражающую силу, тренировать глазомер и нервы, чтобы целиться точно, быть способным защищаться или нападать полезно не только для социального организма, но и для индивидуальной души.

Спорю, что в нашем обществе было бы меньше неконтролируемого насилия, если бы у нас больше учили обращению с оружием. Знать, что можно убить и как это сделать, — отнюдь не поощрение к уничтожению, это доставляет спокойствие и самообладание. Осмелюсь сказать, что тому, кто не держал винтовку в руках, всегда будет чего-то не хватать. Мужчина — воин по своей природе, и даже если он никогда не окажется на войне, чего ему, разумеется, хочется пожелать, очень важно, чтобы в молодые годы он смог в течение нескольких недель одновременно осознать и обуздать эту часть самого себя.

В то время, о котором я говорю, военная подготовка имела непосредственную цель. Мы были уверены, что она нам скоро пригодится. Не из-за этого ли между нами было так мало агрессии и даже трений?