— Соль, к чему этот разговор? — вновь повторил свой вопрос Рэйн.

— Не перебивай меня, мелкий ты засранец, — возмутилась я, хлопнув по столу открытой ладонью, от чего кожу на ней стало жечь, а Рэйн, недовольно поморщившись, примирительно поднял руки.

— Молчу, — хмыкнул он.

— Сейчас я, можно сказать, иду тебе навстречу, рассказать хочу то, что никому до сих пор не рассказывал! Так что сделай милость, не жужжи, и так двух слов связать не могу…

Убедившись, что Рэйнхард готов внимать, я вновь глубоко вздохнула, призывая себя к спокойствию, и продолжила:

— Однажды я был во дворце вашего императора. Это было давно, и, насколько я знаю, сейчас правит его сын, но моя встреча с его отцом была весьма запоминающейся. Это случилось на исходе войны… Бездна, — всплеснула я руками, — вот уж не думал, что всю эту хрень будет так сложно воссоздать в пересказе.

— Может, вина? — как-то робко предложил Рэйн, а я, подумав немного, кивнула. Без бутылки и впрямь не разберешься. — Кит? — позвал он и не ошибся: паренек если и ушел, то недалеко. Потому и появился быстро, поставив на стол бутылку из темного стекла и два бокала, после чего вновь вышел за дверь, но, судя по всему, теперь с официальным разрешением подслушивать.

Терпкий вкус темно-красного напитка расцвел на языке, горяча кровь и согревая изнутри. Иллюзия комфорта, которая порой бывает жизненно необходима. Я рассказала в эту ночь о том, как изменилась моя жизнь, о том самом дне… Кое-что скрыла — думаю, не стоит говорить о том, что весть о моей половой принадлежности сегодня была бы лишней. Но вот все остальное… Сначала было тяжело. Каждое слово приходилось буквально выдавливать из себя. Я так привыкла молчать о том, с чем жила эти века, что просто не знала, как воплотить в слова все, что так давно надежно укрыто под песками Элио. Но чем больше было выпито, тем живее становились картины прошлого, тем проще было описывать их словами. Рассказала и о подземелье, и о том, что случилось с моими собратьями, об императоре и придворном маге.

— Как вы выбрались из дворца? — спросил Рэйн, а я с удивлением поняла, что молчу уже несколько минут, хотя мне почему-то казалось, что я продолжаю рассказывать о случившимся.

— А? — вопросительно посмотрела я на него, будто очнувшись ото сна. — Я умер.

Пьяно сощурившись, я посмотрела на рукав своей куртки, на котором сумела разглядеть крошечное перышко, что каким-то чудом переплелось с нитями ткани. Осторожно вытащила его, подняла руку и разжала пальцы.

— Я падал, падал, падал, — усмехнулась я, проследив за полетом перышка. — Потом не помню, — покачала я головой. — Было темно и холодно. Больно, конечно, тоже, но это много позже.

Наконец оторвав взгляд от упавшего на пол пера, я посмотрела на Рэйна, и в этот момент мне вдруг стало не по себе. Легче, когда на тебя смотрят холодно, безразлично, с налетом надменности. Так правда легче. Это дает тебе повод защищаться, становиться сильнее, до последнего держать свои щиты. Тяжелее, когда в твое одиночество врывается тот, кто пытается тебя понять, заставляя почувствовать себя беззащитной и слабой. В этот самый миг тебе вдруг кажется, что ты всего лишь женщина, которой так хочется не быть одной…

— Я, — прочистив горло, вновь заговорила я, — нашел своих собратьев в том месте, где провел последующие столетия.

— Вы жили не один? Но, как я понял, они были не в себе во время вашей последней встречи…

— Нет, — прерывая его поток предположений, я подняла ладонь, — я прожил эти столетия один, потому как собратья мои были мертвы.

— Но…

— Но мы не можем умереть, я в курсе, — усмехнулась я. — Тем не менее я нашел тела всех, кроме одного… И теперь, прежде чем я расскажу тебе о причине, по которой я согласен сопровождать тебя, хочу спросить, готов ли ты стать для меня тем, на кого я смогу положиться?

— Вы, как всегда, прямолинейны, а как насчет того, что все врут?

Я не смогла не улыбнуться в ответ.

— Да, я знаю, что обмануть меня не составит труда. Ты можешь мне пообещать все что угодно, и это в конечном счете окажется пустотой. Но неужели, милый мальчик, ты думаешь, что я поверю тебе?

— Тогда почему спрашиваете?

— Потому, что мне больше некого просить быть на моей стороне.

На какое-то время в комнате воцарилась гнетущая тишина. Рэйн молчал. Его черные как ночь глаза будто бы стали еще темнее, а черты лица словно заострились.

— Я ценю то, что вы сказали, — наконец заговорил он, — откровенность в нашем мире дороже золота. Но порой мне кажется, что когда говорю я, Соль, вы мирно посапываете с открытыми глазами. Я обещаю вам, что вы войдете во дворец и выйдете из него вместе со мной, потому что я взял на себя ответственность за вас…

— Даже если дело касается Элтрайса Дриэлла?

Рэйн внимательно посмотрел на меня, в глазах его появился странный огонек, который в моем подвыпившем состоянии напугал меня до айдовых бесов, а потом он сказал:

— Я слушаю.

Вот так я сделала первый шаг навстречу этому мужчине. Все, что было прежде, как мне кажется, не считается, потому как раньше это не касалось меня лично. Хотя, конечно, кто-то скажет — куда уж более «лично», когда тебя клеймят или ты спасаешь человеку жизнь. Но в моем понимании все это ерунда в сравнении с тем, когда я рассказываю о себе. Айр всегда говорила, что я с «приветом», но я никогда и не спорила. Сердце женщины — оно такое… странное. В нем много потайных ходов, секретных комнат, темных коридоров и несуществующих для всех остальных дверей, вот только вход всего один, а отворить его даже чуть-чуть с годами становится все сложнее. Я могу говорить что угодно, вести себя как мне хочется, быть сильной и смелой, дерзкой и смешной, но это все одно что менять маски, пытаясь скрыть ту, кто я на самом деле есть. Ту, с которой случилось слишком много для одной жизни.

— Дочк, а что ща носют? — подслеповато щурясь, пристально рассматривала я выставленные на продажу ткани. Кит упорно делал вид, что меня не знает, молоденькая продавщица растерянно топталась с ноги на ногу, соображая, чего от нее хочет старик, что ранним утром зашел в ее модную среди светских дамочек лавочку.

— В к-каком смысле?

Я наконец-то отвлеклась от своего занятия и теперь уже щурилась прямо на нее. Почему так выходило, что я могла переварить любой яд, а похмелье случалось все равно, я не знала.

— А в каком смысле может быть?

— Э… — молоденькая аланиточка явно смутилась и теперь уже обдумывала способ спровадить надоедливого старика.

— Нет, — помахала я рукой, — слишком глубокомысленно для меня сейчас, я лучше поясню вопрос. Мне нужна нарядная… э… — обрисовала я указательным пальцем тогу, в которую была замотана девушка, — простыня, чтоб не стыдно в люди выйти, — подытожила я свой запрос. Эта мода на обматывание тряпками была не слишком мною любима, казалось, вот-вот развяжется какой узелок или булавка в задницу вопьется, а то и наступишь на подол — так и вовсе все размотается, и будешь при всем честном народе слои накручивать.