Потому он стремительно несся вперед, преодолевая коридор за коридором, зал за залом, лестницу за лестницей, поднимаясь все выше, туда, где когда-то были его личные покои. Его отец всегда задумывался над тем, как сделать магию более доступной для тех, кому не дано было владеть силой. Некогда Эйлирия славилась своими артефактами на весь мир Айрис. И тогда, когда стало понятно, что Киран не наделен магическим даром, его отец приготовил для него целую коллекцию того, что могло бы облегчить жизнь сына и пригодиться на любой случай жизни. Он подарил им с Соль два комплекта совершенно идентичных артефактов, которыми ни он, ни она особенно и не пользовались, считая, что если чего-то не можешь сам, то нечего и пытаться. Так говорила она…

— Нет, она всегда так говорит, — вслух поправил он сам себя, врываясь в свою личную спальню, что покинул не одно столетие назад. Размашистой походкой подойдя к шкафу и открыв нужную дверцу, достал то, что было так нужно ему сейчас. Небольшой округлый медальон из темного металла на простом кожаном шнурке с гравировкой в виде птицы, расправившей крылья. Он тут же надел его на шею, из соседней секции достал длинный плотный плащ, надел и его, скрывая за полами ткани окровавленную и рваную одежду. После сжал между ладоней медальон — чувствуя его тепло и прикрыв глаза, воскресил в памяти место, где видел Соль в последний раз. Госпиталь на окраине северного фронта — вот то самое место, куда ему нужно!

Он думал об этом самом месте до тех пор, пока волос не коснулся теплый ночной ветерок, не послышался шум ночного лагеря, ржание лошадей и ругань солдат. Он осторожно приоткрыл глаза, убедившись в том, что оказался в месте, где и рассчитывал, то есть в сокрытом от людских глаз в зарослях дикорастущих кустарников. Здесь время уже шло к рассвету, но Кирану казалось, что прошли не жалкие часы, а несколько лет. Несмотря на утренние часы, лагерь гудел, словно потревоженный улей. Переполох был такой, что Киран заинтересованно направился туда, где обычно селили офицерский состав. Почему аланиты делали это на возвышении и обязательно обособленно от остальных, Киран никогда особенно не понимал. С его точки зрения, это была не самая безопасная диспозиция, но кто бы знал, о чем думали эти нелюди? Офицерский шатер был укрыт сразу в несколько слоев заклятий. Но Киран, как и любой первородный, был невосприимчив к такого рода магии, потому без особого труда преодолел все барьеры и замер у противоположной стороны шатра, вслушиваясь в разговор, что велся внутри.

— Да… — задумчиво протянул мужчина, что находился сейчас в шатре. — Вот тебе и первородные, мать их, целители! А я никогда не верил в эту святую простоту, — зло сплюнул мужчина.

— Это уж точно, — в тон ему ответил другой голос.

— Надеюсь, император не оставит это просто так! Той суки, что мы нашли утром, недостаточно, чтобы заплатить за кровь наших людей!

— Надеюсь, сцима оценили по достоинству ее первородный вкус, — засмеялся в ответ собеседник, убедившись, что его шутка понравилась приятелю.

— Поверить не могу, что ее так быстро решили отдать на корм зверям, я думал, император сперва вытянет из нее все, что можно…

— Да брось, думаешь, императорский палач не умеет работать? Казнь состоялась, значит, все, что было нужно императору, она рассказала…

Позже он старался никогда не вспоминать, но в то же самое время и не забывал этот момент. Он помнил, как по его телу от самого сердца растекался жар, как не мог сделать и вдоха, гоня картины недавнего прошлого. Окровавленные тела друзей, свою такую хрупкую надежду на то, что его Соль жива… а она… они… скормили ее падальщикам… Эта последняя мысль, словно неосторожно брошенный камень, угодила точно в надтреснутое зеркало его души, разбивая его мир и давая ему прежнему умереть, как он надеялся, раз и навсегда. Сейчас он хотел навеки уснуть под звездным небом Элио и продолжить свои поиски уже там, на другой стороне. Он мечтал исчезнуть из этой реальности, когда его сердце пеплом осыпалось у его ног, превращаясь в нечто темное, холодное, но гораздо более надежное. Точно птица Феникс, он умер и воскрес в один миг, превращаясь в нечто иное. Все такой же, но уже не тот, точно монетка повернулась другой стороной. Все в нем болезненно содрогнулось, умирая, и задышало вновь уже свободно. Он не чувствовал себя воплощением зла, он всего лишь знал, теперь совершенно точно знал, куда должен идти и чего достичь.

Порой Киран задумывался над тем, что не является человеком в общепринятом смысле этого слова. Нет, он понимал, что так и есть, учитывая его способности и то, сколь долгая жизнь была дарована каждому из них, но… Если бы не дар, был бы он тем, кем привык себя считать? Если бы не эта патологическая тяга к сохранению чужой жизни, было бы его сердце таким? Сердце, которое умеет прощать, несмотря ни на что, которое тянется к тем, кому нужна его помощь. Ответ на такой вопрос мог бы сильно покалечить любого из них. Они предпочитали не знать либо же принимать себя таковыми, какими их задумал Двуликий. В эту ночь он получил ответ на свой вопрос. В ночь, когда его сила перевернулась, точно ожило отражение в зеркале, изменилось мировоззрение. Поменялись полюса у понятий. Вроде бы тот же, но уже не тот. Иной.

Он не зашел в палатку к тем двоим, что обсуждали смерть его Соль. Не ворвался, пытаясь отомстить или выместить свою злость. Ее не было. Его сердце выгорело в этот день, превратившись в бескрайнюю пустыню, где завывали серые холодные ветра. К чему ему убивать их? Они уже мертвы, он чувствовал это. Чувствовал, что совсем скоро будет очередная мясорубка во славу империи, где и поляжет большая часть этого гарнизона. Не предвидение — просто ощущение близкой смерти, ускорить которую было бы милосерднее, чем позволить им пройти через нее. Но он не хотел быть милосердным. Теперь стоило ему взглянуть в чужое лицо, он точно знал, когда придет конец. Не видел его, чувствовал. Ясно и просто.

Но именно в этот день он понял, что должен сделать кое-что для тех, кого любил…

Мы вошли под крышу нашего дома, когда уже стемнело. Сказать, что сегодня меня вымотали, — это не сказать ничего. День истощил меня. А что делают порядочные девушки, когда им сильно хреново? Плачут? Ну уж нет, они жрут — и именно так! Не кушают, не едят, а открывают кладовые, вынимают то, что можно, и дают физиологии сделать все за них. Никаких успокоительных сборов или пилюль для спокойного сна, всего-то и надо — взорвать свой гормональный фон чистым выбросом удовольствия!

— Что ты делаешь? — скептически изогнув бровь, поинтересовался Кит, смотря за тем, как я выгружаю на кухонный стол все подряд.

— Ищу смысл жизни, — пробурчала я, и не думая останавливаться.

— В тушеной баранине или в яблочном пироге?

— В гармонии, — фыркнула я.

— В таком случае я с тобой, — пожал он плечами.

— Тогда подогрей то, что оставила кухарка сегодня.

Должно быть, в этот вечер я нанесла нехилую душевную травму ребенку. Бедный мальчик, он ведь и подумать не мог, что женщина может съесть столько… Наверное, после такого и жениться никогда не захочет, бедняжка.