Он снова приподнялся.

— Это все проклятый папирус. Он каждый вечер достает его и хочет обсуждать, что там написано. По-моему, он думает, что я что-то знаю.

— Но ты о нем ничего и не знаешь.

— Я хочу сказать, что он думает то же, что думает этот сумасшедший француз.

— Что ты можешь прочитать его, — подсказала она.

— Я говорил ему, что никто не может прочитать его. Я сказал, что поехал в Гизу, чтобы изучить вход в пирамиду Хефрена, попытаться понять те знаки, которые видел Бельцони и которые подсказали ему, где находится вход в пирамиду. Какую-то особенность в каменной кладке. Я подумал, что если я увижу то, что видел Бельцони, то в Фивах это поможет мне, как помогло Бельцони, найти гробницу фараона. Я говорил ему, что этот папирус толкает меня на поиски другого. Но Ноксли по-прежнему пытается выудить что-то из меня, как будто знает, что у меня от него есть какие-то секреты.

— А у тебя и есть, — сказала она. — Мой секрет.

— Он думает, что это ключ к дешифровке. Я пью, потому что его допросы сводят меня с ума.

— Ну, значит, нам придется прояснить это дело. Он просил нас прийти к нему в ка-а. Мне пойти первой или подождать тебя?

— Подожди, мне бы не хотелось оставлять тебя наедине с ним.

Дафна рассмеялась.

— Что в этом смешного? — спросил он.

— Я уже однажды смотрела в глаза ядовитой змее. Майлс не понял. Она странно себя вела. Это была не та Дафна, которую он знал. Должно быть, это шок, который она испытала, предположил он. На ее глазах убили человека, она пересекла пустыню в обществе Гази и его банды веселых убийц. Не говоря уже о путешествии по реке с Рупертом Карсингтоном! Она встала:

— Я подожду тебя в своей комнате.

И только когда она ушла, он услышал отдаленный звук. Визг или вопль. Какая-то птица, вероятно.

Какой у него невинный вид, подумала Дафна. Золотые локоны и ясные голубые глаза. Арабский стиль одежды, но без тюрбана и бороды. Весь в белом, хотя местные жители любили яркие цвета.

Весь в белом, как ангел! Улыбающийся, сияющий как солнце, как будто в мире все прекрасно.

Дафна тоже улыбнулась. В ее планы не входило чем-то облегчить его положение. Она села на диван и сказала, что хорошо спала. И нет, она не возражает против местной пищи, и да, кофе был бы очень кстати. Очень крепкий, пожалуйста, — Майлсу нужно что-то подкрепляющее.

Майлс сел рядом с ней, готовый защитить ее, несмотря на то, что чувствовал себя больным и слабым, он с трудом держался прямо. Он всегда плохо переносил алкоголь. Ноксли принес извинения за ее бедный гардероб.

— Не могу понять, почему мои люди не собрали ваши вещи? — сказал он.

— Они были слишком заняты, убивая моих людей, — сказала она.

— Даф, — шепнул Майлс, толкнув ее локтем. Она не обратила на него внимания.

— Говоря об этом…

— Даф, не могли бы мы отложить неприятный разговор, пока я не глотну немного кофе? — перебил Майлс. — Боже, что это за ужасный звук? — Он схватился за голову.

Хотя голова у нее не болела, звуки ее тоже встревожили. Она слышала их и раньше, но тогда они едва доносились до нее. Дафна предположила, что это кричит какая-то экзотическая птица или животное. А может быть, павлины.

— Крики, вы имеете в виду? — спросил Ноксли.

— Это кричит человек? — спросил Майлс.

— О да, — ответил Ноксли, — кажется, турецкие солдаты допрашивают человека, который застрелил мистера Карсингтона. — Он снова перевел взгляд невинных голубых глаз на Дафну. — Естественно, как только вы мне об этом сообщили, я допросил моих людей и приказал отдать преступника под суд.

— Но кажется, они его пытают, — сказала она.

— У турок несколько иное представление о правосудии, чем у нас, — сказал он. — Если вас беспокоит этот шум, я попрошу, чтобы они отвели его подальше. В любом случае это не будет долго продолжаться. Они должны отвезти его в Каир. Мухаммед Али пожелает, чтобы английский генеральный консул присутствовал при казни. Разумеется, голова преступника будет отослана лорду Харгейту.

— Господи, — пробормотал Майлс, — еще одна. В корзине, конечно.

Неслышно вошел слуга с огромным подносом в руках. Он поставил его на резной табурет около дивана и так же неслышно выскользнул из комнаты.

— Вы же хотели, чтобы в этом деле разобрались немедленно, — заметил Ноксли. — Я собирался избавить вас от тяжелых воспоминаний.

Как будто она могла заставить себя когда-нибудь забыть о них!

Он посмотрел на свои руки, затем снова на нее голубыми невинными глазами.

— У меня не хватает слов, чтобы выразить мои сожаления, — сказал он. — Мои люди были вынуждены спешить, они узнали, что приближаются люди Дюваля, чтобы захватить вас. Беда в том, что они не очень хорошо соображают. В своем рвении защитить вас они действовали поспешно, неуклюже и глупо. Они не привыкли к неповиновению простых людей. Это так поразило их, что они потеряли и остатки своего убогого разума.

— Понятно, — сказала Дафна. — А я-то удивлялась, почему меня силой увели с моей яхты. Мне следовало бы понять, что ваши вооруженные люди защищали меня, но они плохо соображали, если вообще соображали.

Он наклонил голову и прижал два пальца к переносице.

— Я вас понимаю. Мне трудно объяснить, как здесь обстоят дела.

— Предположим, вам это трудно сделать, — сказала она. — Предположим, вы просто скажете, что вы Золотой Дьявол, держащий в страхе весь Верхний Египет, и мы нужны вам здесь для определенной цели, далекой от альтруистских побуждений.

Дафна услышала, как Майлс тихо ахнул. ЧП8 Ноксли поморщился и закрыл глаза.

— Даф, — сказал Майлс, коснувшись ее руки. Она стряхнула его руку.

— В чем же дело, милорд? — продолжала она. — Папирус? Он оказывает странное действие на людей, отравляет их сознание, заставляет их видеть то, чего нет. Гробницы фараонов и горы сокровищ. Людей, которые могут разобрать иероглифическую письменность. Мой папирус может оказаться описанием битвы или официальным уведомлением, имеющим не больше отношения к сокровищам, чем Розеттский камень. Но люди видят пару картушей, и у них разыгрывается воображение. Вы такие романтические создания!

Лорд Ноксли поднял голову.

— Ваш папирус, — повторил он. — Вы сказали…

— Он мой, — подтвердила она. — Майлс купил его для меня. Потому что он знаменитый ученый Майлс Арчдейл, но я — его мозг.

Солнце садилось. Она стояла у окна, глядя на реку.

Как и Лондон, Фивы были построены на обоих берегах реки. На этом сходство заканчивалось. Здесь был совершенно иной мир. Здесь, над плодородной равниной восточного берега, возвышались громадные храмы, обелиски и пилоны Луксора и Карнака. На равнине западного берега Колоссы Мемнона сидели на своих тронах. За ними простирался почти необозримый некрополь, с его храмами и гробницами. Эти последние были вырублены в отрогах Ливийских гор, словно соты испещряя восточный склон. Она смотрела на горы, скрывавшие Бибан-эль-Мулук и его царские гробницы.