Именно на этом месте, подсказывала Таллиману его буйная фантазия, ему придется выключить телевизор, достать пистолет и вышибить пулей себе мозги.

Как пришлось это сделать в итоге Бартону Голдсмиту.

Пока Говард и Моррис всего лишь трепетали, опасаясь, что вскроется участие генерального прокурора штата в постыдной сделке с террористами, именно Голдсмиту предстояло принять на себя первый удар. Его вызвали для дачи показаний перед комитетом конгресса. На этих слушаниях неизбежно было бы предано огласке все. А потому Бартон Голдсмит однажды встал пораньше утром, вышел в сад на заднем дворе своего особняка в Джорджтауне, где, стоя в окружении восхитительных цветов, сунул себе в рот ствол револьвера и спустил курок.

Благослови его Бог за это, подумал Говард. Моррис же повел себя со свойственной ему осмотрительностью. «Ужасная трагедия! – сказал он в одном из интервью. – Невосполнимая потеря для всех нас!» Но Говард мог не сомневаться, что, произнося эти слова, Янгер втайне был готов плясать джигу от радости.

Когда Голдсмит добровольно ушел со сцены, Моррис посчитал, что угроза практически устранена. Но в отличие от него Говард знал, что более серьезная опасность продолжала нависать над ними дамокловым мечом. Стоило Фитч обнаружить себя и заговорить, как наружу всплывет все. Говард, конечно, не располагал точной информацией, насколько много Фитч стало известно из подслушанных ею телефонных разговоров Бриджит на Барбадосе, но она прозрачно намекнула, будто выведала более чем достаточно.

Рано или поздно Фитч преодолеет свой страх перед властями. Когда твое убийство заказывает прокурор или близкие к нему люди, трижды подумаешь, прежде чем обращаться в полицию. Но Говард не сомневался, что однажды обстоятельства заставят ее отважиться на это.

И пока эта вероятность не была полностью исключена, Говард не мог позволить Моррису начинать новую избирательную кампанию. Но задача ему выпала не из легких – сдерживать порывы молодого политика, не имея возможности выложить ему истинную причину необходимости и дальше откладывать осуществление его грандиозных планов.

А Говард не мог рассказать ему всю правду.

Он уже сидел за рабочим столом, когда зазвонил внутренний телефон. Его секретарь Агата сообщила:

– Он здесь!

И она не успела закончить даже этой краткой фразы, как дверь отворилась и вошел Сам Великий Человек.

Говард тут же обежал вокруг стола, протягивая руку для приветствия.

– Доброе утро!

Моррис энергично и крепко пожал его руку, подошел к углу кабинета, где у Говарда располагался бар, и налил виски в два стакана.

– Утром у меня состоялся очень интересный разговор, – сказал он, протягивая один из них Говарду.

– С кем же?

– С Бриджит.

– Весьма примечательный факт, – только и сумел выдавить Говард, усаживаясь в кресло напротив Морриса. – И о чем вы разговаривали?

– О многом, – усмехнулся тот. – Мы, знаешь ли, часто общаемся.

– Уверен, что так оно и есть.

– Но сегодня это получилось особенно важно. Она сказала мне, что время пришло.

– Так и сказала? – Говард отхлебнул виски.

Моррис кивнул:

– Велела мне идти вслед за своей мечтой. Заявила, что пора, я уже медлил достаточно долго. И добавила: «Ты не должен все откладывать из-за меня».

– Что ж…

– Потому что это правда. Она была единственной причиной, которая меня сдерживала, Говард. Вся свистопляска вокруг Голдсмита уже улеглась. Когда ты в последний раз читал что-нибудь в «Таймс» по этому поводу? Бартон унес все тайны с собой в могилу.

– Но есть другие люди, которые все знают. И они до сих пор работают в управлении.

– Они уже не заговорят, Говард. Их связывает круговая порука. С этим покончено.

– Мы не можем быть уверены на сто процентов.

– Что ты хочешь сказать? Нам не следует двигаться дальше? Мы уже никогда не будем снова в седле?

– Этого я не утверждал, Моррис. Но нам по-прежнему необходима осторожность. Мы, разумеется, никогда не отказывались от конечной цели. Мы оба знаем, что ты сможешь добиться ее и оказаться в доме на Пенсильвания-авеню. Лично я не сомневаюсь в этом. Более того – я свято в это верю. Но нам ни в коем случае нельзя проявлять недальновидность. Все наши шаги должны быть тщательно просчитаны с учетом перспективы.

Моррис опрокинул в себя остатки виски, поставил стакан на стол и устремил взгляд себе под ноги.

– Моррис? С тобой все в порядке?

– Бриджит сказала еще кое-что…

– Неужели ты действительно думаешь…

– Она сказала, что прощает меня. – Он поднял голову и посмотрел на Говарда. – Именно так и сказала. Она меня прощает.

– Очень хорошо, Моррис, но я не вижу, какое отношение это имеет…

– Ты должен понимать, как это важно. Представляешь, какое чувство вины терзало меня?

– Да, мы прошли через это вместе. И я по-прежнему считаю, как уже не раз говорил, что тебе не в чем себя винить. Ты не был единственным, кто не смог разглядеть никаких предзнаменований. Подобного не мог предвидеть никто. Просто есть люди, которые умеют тщательно скрывать все свои внутренние проблемы, прятать их глубоко в душе.

– Но я все еще никак не могу понять. И, представь, я спросил ее об этом прямо!

Говард с трудом сглотнул.

– Ты спросил у Бриджит?

– Да. Когда она явилась ко мне, я спросил: почему? Почему она не пришла тогда, чтобы поговорить со мной? Мы могли вместе найти какое-то решение. И знаешь, что она мне ответила?

Говард даже закрыл глаза. Ему начинало казаться, что еще немного, и он больше не выдержит этого.

– Что она сказала тебе, Моррис?

– Не винить себя ни в чем.

– Что ж, замечательно.

Моррис окинул друга неприветливым взглядом.

– Не будь так недоверчив, Говард. Ты же знаешь, мне это не нравится.

– Извини, если произвел на тебя такое впечатление. Мне действительно жаль. Но, Моррис, мы не можем двигаться вперед, основываясь на твоем общении с Бриджит. Лично мне приходится иметь дело с грубым и реальным миром. С прессой, с федеральными властями, со скандалом, который по-прежнему может очень больно ударить по нам.

Но Моррис, кажется, уже не слушал его.

– Просто сравни, что Бриджит говорит сейчас, с тем, что она сказала тебе по телефону, – теперь все по-другому. Она заявила, что я высасываю из нее жизнь. Ведь это она заявила тебе, верно?

– Да, но необходимо принимать во внимание то состояние, в котором она тогда находилась.

– А если именно в тот момент она мыслила как никогда прежде ясно?