И действительно, повсюду в частном секторе процесс восстановления характеризовался резким ростом доходов корпораций на фоне достаточно умеренной выручки. Корпорации добились головокружительных показателей прибыльности, но достичь этого они смогли в первую очередь за счет сокращения расходов на персонал, а вовсе не за счет продажи большего объема товаров и услуг. В этом нет ничего удивительного: взгляните еще раз на рис. 2.3 и 2.4 в главе 2. Доля прибыли корпораций в ВВП достигла небывало высоких значений, даже несмотря на рекордное падение доли труда в национальном доходе. По моему мнению, это означает, что огромное число потребителей в США с трудом находят деньги для покупки товаров и услуг, предлагаемых им компаниями. Чтобы картина стала еще яснее, посмотрите на рис. 8.1, демонстрирующий быстрое восстановление доходов американских корпораций в целом на фоне падения объема розничных продаж[54]. Не будем также забывать, что, как мы видели раньше, постепенное восстановление расходов полностью пришлось на потребителей, относящихся к 5 % людей, которые стоят на вершине пирамиды распределения доходов.

Вопреки данным, указывающим на то, что огромный процент американских потребителей просто-напросто не располагает достаточным доходом для создания адекватного спроса на производимые экономикой товары и услуги, далеко не все экономисты согласны с тезисом о неравенстве доходов как факторе замедления экономического роста. Даже среди ведущих прогрессивных экономистов США — которые в основном согласятся с тем, что отсутствие спроса представляет серьезную проблему для экономики — нет консенсуса относительно того, что неравенство имеет к этому самое непосредственное отношение.

{269}

Наверное, самым активным поборником идеи о том, что неравенство подрывает экономический рост, является экономист, лауреат Нобелевской премии Джозеф Штиглиц, который в январе 2013 г. выступил на страницах The New York Times с развернутой статьей на эту тему. В частности, он написал: «Неравенство препятствует восстановлению», поскольку «наш средний класс слишком слаб, чтобы поддерживать потребительские расходы на том уровне, который в прошлом обеспечивал наш экономический рост»{270}. Судя по всему, с ним согласен Роберт Солоу, в 1987 г. получивший Нобелевскую премию за работы о важности технологических инноваций с точки зрения долгосрочного экономического роста. В одном из интервью в январе 2014 г. он заявил, что «растущее неравенство способствует размыванию структуры распределения доходов, и мы теряем стабильные рабочие места для среднего класса и устойчивые доходы среднего класса, которые обеспечивают надежный источник потребительского спроса, поддерживающего развитие промышленности и стимулирующего инновации»{271}. Однако с ними не согласен другой нобелевский лауреат, Пол Кругман, авторитетнейший колумнист и блогер из The New York Times, который пишет в своем блоге, что очень хотел бы «подписаться под этим тезисом», но не может, так как он противоречит имеющимся данным{272}[55].

В среде более консервативно настроенных экономистов идея неравенства как важного фактора замедления роста не находит совсем никакого отклика. Более того, многие экономисты правого толка даже отказываются признавать справедливость аргумента о том, что главной проблемой экономики было и остается отсутствие спроса. Вместо этого на всем протяжении периода восстановления они указывали на неопределенность, связанную с такими проблемами, как уровень государственного долга, возможное повышение налогов, активизация деятельности в области регулирования и реализация Закона о доступном медицинском обслуживании. По их словам, для повышения уровня уверенности инвесторов и бизнесменов, а значит, и роста инвестиций, занятости и экономики в целом достаточно сократить государственные расходы и налоги, а также ослабить режим регулирования. Эта идея — которая лично мне кажется абсолютно оторванной от реальности — неоднократно подвергалась разгромной критике со стороны Кругмана, называющего ее верой в «фею Уверенности»{273}.