— А, ну эти могли… А вы строите быстрее молдаван, что ли?

— Это все настоятель. Упросил священного духа воссоздать все, как было. Велика карма его, и светятся все семь чакр золотом.

— Светится карма его, — хором повторили монахи в зале.

Сема, прикусив губу, поднял старичка с колен. Наскоро отряхнув, поймал взгляд:

— Так, идем к настоятелю. А потом к духу сразу.

— Зачем же идти к нему? Он перед тобой, — нараспев ответил старичок, делая важное лицо.

— Да что ты мне мозги пудришь? С каких это пор настоятели у ворот дежурят?

— Святой дух повелел мне встретить белокурого воина.

Сема недобро глянул на старичка, суживая глаза:

— Тогда к чему были все эти твои «уроки»? Сразу не мог открыть ворота?

— Ворота истины открываются не всем.

— Но дух же сказал тебе встретить.

— Встретить, но не впустить.

Сема, вздохнув, зашел с другого конца:

— А часто у вас выбирают новых настоятелей?

— После смерти старых.

Сема замогильно захихикал:

— Выборы могут начаться прямо сейчас.

Настоятель побелел, залепетав:

— Великий священный дух ждет белокурого воина.

Сема, положив секиру на плечо, хмыкнул:

— Вот так бы сразу.

* * *

Обитель Здравы.

— …Я одного не пойму. Почему твое прозвище — синоним здоровья, а мы сидим с тобой в дурманящем тумане, еще и в полной темноте. Причем я пришел только что, а ты сидишь здесь сколько-то там сотен лет. Или тысяч? Не важно. Ты скажешь мне, куда ушел Скорпион, и я пойду следом. Мне надо догнать брата и все ему объяснить.

— Ты сидишь здесь вторые сутки, блондин, и каждые полчаса задаешь мне один и тот же вопрос. Снова и снова я отвечаю тебе, что дым нужен, чтобы ты отключил стандартный набор схем в своей голове, а темнота, чтобы зрение не обманывало тебя и не мешало концентрации. И я не могу тебе указать следы на земле, потому что они слишком сильно бросаются в глаза. И разве можно догнать того, кто никуда не идет?

— Не сбивай меня с толку! Я знаю, на что способен мой мозг, и мне не требуются вторичные вещества для усиления каких-либо функций. Все, что надо, он выработает сам. Творец со своей эволюцией не так глуп. Ты же ставишь ему палки в колеса, останавливая прогресс своим сидением на месте, в заточении, один на один с великими мыслями. К чему же потом удивляться несовершенству кармы, когда получаешь прикладом в лицо за свое бездействие?

— Все предрешено. Я вижу прошлое, настоящее и будущее. Река времени унесет суетящихся врагов.

— Река времени всех унесет. Только ты не из тех, кто оставит на берегу хоть что-то приметное. Ведь ты заложник своего будущего. Всякий раз, переживая его, любой из вариантов, ты остаешься стоять на месте в страхе сделать хоть шаг. Боишься ошибки. Ее последствий. Как можешь ты называться Учителем вверенных тебе учеников? Неизменный деградирует настолько, насколько мчит вперед та самая река времени свои волны. Ты смешон, аватар. Горы Тибета дают тебе сил предвиденья. В других местах ты слеп. Самый большой стык земных плит, образующий гору, полон патогенных аномалий. Самое лучшее место для ловли глюков в мире. А ответ прост — кварц. Плиты, наползая одна на другую, заполняются кварцем. И эта «сила земли», воздействуя на окружающее пространство, не только вызывает свечение в атмосфере и привлекает частые разряды молний, но и воздействует на человека, как в Древней Греции на пифий, построивших храм предсказаний у ущелья, воздействовали ядовитые испарения. Вот чем вызвано твое стремление оставаться на месте…

— Довольно! Бегущий к краю пропасти, ты допустишь много грубых ошибок!

— Я нахожу в себе силы признать их и снова двигаться вперед!

— Тогда продолжай бег. И постарайся сделать свой самый дальний прыжок, отталкиваясь от обрыва. Это и будет твоей нирваной.

— Нирвана? Ты полвека дурачил своих соратников якобы тем, что в плену, но всякий раз, когда делались попытки тебя освободить, ты сам пресекал освобождение. Ты не помогал соратникам. Тебе было удобно спихивать все на плечи друзей, отсиживаясь в плену. Но Дух мертв, а ты все еще в плену. К чему это? Слава отключен, Добро убит в бою, Жива разоблачен… Я понял, он ушел после того боя… Что-то в твоем дыме есть… Но, ты думаешь, у тебя есть хоть какое-то моральное право оставлять Бодро один на один с четверыми эмиссарами? Выходи за пределы гор, или я не изменю своего мнения, что ты слаб как… постой, а разве Горэ тоже зависим от Кавказа, как ты от Тибета?

Во тьме, в отключенных ощущениях, теплая ладонь почувствовала прикосновение теплого ветра, и голос на самое ухо прошептал:

— Ты, воин по сути и видишь войну во всем. Даже оставшись наедине со своими мыслями, ты продолжаешь бежать и махать кулаками. Но на секунду остановись и осмотрись. Разве в выжженной, безжизненной пустыне остались признаки войны? Мертвым нет смысла поднимать друг на друга мечи.

— Значит, смирился?

Молчание.

— Не делай вид, что не расслышал.

Ни шороха, ни дыхания, не слышно даже стука собственного сердца.

— И не выставляй все так, словно я разговариваю сам с собой.

Сема в гневе открыл глаза: яркое солнце на безоблачном небе, он в «полулотосе» сидит на песке с секирой на коленях, и вокруг, насколько хватает глаз, одна бескрайняя пустыня.

— Здраво, выбрасывать страждущего ответов в пустыню без его ведома неприлично. Обещаю, когда в следующий раз буду в Тибете, заберу у тебя сан аватара. А ты, не живущий здесь, отправишься жить там!

Сухой ветер бросил в лицо горсть песка. Сема, отплевываясь, посмотрел под ноги. Две пары следов были почти заметены. Взгляд пробежался дальше, по цепочке, уходящей за бархан.

— Хорошо, если это их следы, то я подумаю, оставлять ли тебя в живых… — прокричал Сема, подскакивая и срываясь на бег. — Но аватарой тебе все равно больше не быть! Минздрав не признает!

Следы, следы, глубже и глубже. Сема ускорился, взбираясь на бархан. Еще выше, вверх, вверх! Вот оно!

Сема застыл. Да, двое брели по пустыне, спускаясь со склона: лысый мужик в белом длинном халате с незажженной свечой в руке и старуха с большим мешком за плечами. Мужик держал перед собой свечку и шагал прямо-прямо, словно по стрелке компаса, а бабка следовала за ним след в след.

Сема, заложив секиру в петельку за плечи, побежал вслед за странными путниками негостеприимных земель. Они не отвечали на крики, не оборачивались. Догнал, поворачивая к себе бабку.

— Эй, да что с вами? Кричу вам, кри… — Сема осекся. В пыльном, изможденном лице старой женщины узнал ту, которую когда-то называл бабушкой.

Женщина безразлично окинула его взглядом тусклых глаз и, резко сбросив руку, вновь повернулась к упорно бредущему мужику со свечкой. Тот шагал как робот.