И — пугающее.

А что?

Поди разбери.

Людмила Вишневская, похоже, разобрала.

В кабинете их было четверо.

Хозяйка — строгая, застегнутая на все пуговицы, собранная, в любую минуту готовая ко всему.

Юрий не любил посещать жену на работе — в этих стенах она как будто отстранялась, а вернее, отодвигала его на второй план, на первом была работа.

Дома все было иначе.

Потому и не любил.

И сам невольно держал спину прямее, переходил на подчеркнуто официальный тон.

Таким и был теперь второй человек в небольшом кабинете — подполковник Юрий Вишневский.

Третий — Вадим Баринов. Тот держался уверенно.

Не в таких кабинетах довелось побывать. А уж институт Сербского — почти дом родной.

Четвертый — молодой мужчина со странным лицом. Редкая рыжеватая поросль на лице с трудом складывается в короткую, хилую бородку. Он постоянно теребит ее тонкими длинными пальцами. Такими бледными, что издали кажутся голубыми.

— Значит, вы признаете, что меч взяли в доме Морозова?

— Морозова, — эхом отзывается рыжебородый и согласно, с легкой полуулыбкой кивает головой. — Он был Хранитель. И он учил. Так решили предки.

— Вот видите, он учил, он хранил — а вы его убили.

Нехорошо получается.

— Убил? — Нервные голубые пальцы на мгновение замирают. Мужчина задумывается, пытаясь осмыслить услышанное. Но быстро соображает, о чем речь.

Улыбается собеседникам ласково, кротко, будто прощает невольно нанесенную обиду. — Нет. Что вы! Все не так. Это духи нечестивых пытаются вас запутать, отвести от истины. Они могут. Они многое могут, если тайные знания предков не оборонят. Могут воплотиться в любой образ. Не сомневайтесь, я хорошо понимаю, о чем вы. В ту ночь должно было свершиться предначертание, и я пришел к Хранителю за мечом. Его не было, а они воплотились в его образ и пытались остановить меня. Но я знал. Я их видел, хотя это трудно.

Их порой трудно разглядеть. И сейчас вы не видите, но они здесь и пытаются закружить вас. Их шаманы умеют кружить людей. Люди кружатся, кружатся — и не замечают, как уходит душа… Осторожно! — тихое плавное течение речи неожиданно прерывает громкий визгливый крик.

Рыжебородый предостерегающе вскинул руку. Широко замахнулся, рванулся к Баринову, будто пытаясь стряхнуть с его головы что-то невидимое.

— Берегись, брат. Они над тобой!

Вадим инстинктивно отпрянул. В глазах мелькнул испуг.

Однако на пороге кабинета уже возникли двое рослых санитаров, аккуратно подхватили рыжебородого под руки, повели за собой.

Он сопротивлялся.

— Берегитесь, братья. Их много. Поднимайтесь, люди русские! Набат! Набат!

Высокий истерический голос еще некоторое время раздавался из коридора.

Двое в кабинете молчали.

Людмила сосредоточенно перебирала документы на столе.

Первым пришел в себя Баринов:

— Да-а-а, Людмила Анатольевна, клиенты у вас…

Почти как у нас, а то и похлеще.

— У нас с вами, Вадим, клиенты общие.

— Послушай, Люда, он точно не симулирует?

— Сомневаешься в моем профессионализме дорогой? Острый маниакальный психоз в чистом виде. Да тут анамнез такой, — она постучала тонким пальцем по истории болезни, — удивительно, что он не сотворил ничего прежде. Какая симуляция?

— Значит, помимо Морозова, еще трое?

— Да, и это, откровенно говоря, куда страшнее вашего Морозова. Тот, можно сказать, пожал плоды собственных трудов. А татарская семья — отец, мать и пятилетний мальчик — за что? Вот действительно — жертвы.

— Ему, значит, привиделся сам хан Батый?

— О, там история на целый мистический триллер. Глава семьи преподавал историю в педагогическом техникуме, а наш клиент, на беду, у него учился. Параллельно он посещал военно-патриотический клуб «Коловрат».

— Детище Морозова. Едва ли не самое любимое.

По крайней мере за последний год он посещал Рязань дважды и один раз привозил на заседание клуба злополучный меч. Устраивали, как я понимаю, что-то вроде посвящения в рыцари. Вроде — игра.

— Вот и доигрался. Хотя в клубе, надо сказать, сразу приметили странность новообретенного брата-славянина и постарались аккуратно от него избавиться.

Словом, в рыцари его не посвятили, и… пошло-поехало. Обида обострила процесс и породила болезненные фантазии — как средства защиты, между прочим. Он внушил себе, что отказ в посвящении — на самом деле испытание, которому подвергают избранных. Тут весь букет расцвел пышным цветом — и голоса предков, указующие что делать, и духи нечестивцев, которые, как полагается, строят всевозможные козни. Оставалось только изобрести саму процедуру испытания. И тут — вот уж воистину в недобрый час — учитель истории завел речь о хане Батые. Разумеется, он был далек от того, чтобы воспевать «подвиги» орды на Руси и в частности в Рязани, но должное ратному искусству Батыя отдал.

— У всех теперь пробудилось национальное сознание. Если рассматривать отечественную историю в этом аспекте — не было вообще никакого ига…

— А что было?

— Временное усиление одного из субъектов федерации.

— Ну, ты сказал!

— Если бы только я, Юрий Леонидович. По Москве уж лет пять как гуляет теория каких-то чудиков, согласно которой никакой орды действительно не было, а кучу народа положила княжеская дружина, собирая дань.

— Ну, это вы, положим, упрощаете, Вадим. Теория гораздо мудренее, но авторы явно из нашего контингента, вернее — из моего. В этом не сомневаюсь. Но мы отвлеклись. Словом, невинная лекция по истории обернулась трагедией. Нашему герою было озарение, во время которого и открылась истина. Дух Батыя возвратился на землю, воплотившись для отвода глаз в скромного педагога. Но великие предки пошли дальше — оказалось, уничтожить кровавого хана окончательно можно только мечом мученика Коловрата. В этом и заключалось великое предначертание. Дальнейшее уже по вашей части.

— Да, но как он проник в бастион Морозова? Там ведь охраны, как в ядерном бункере.

— 0-ох, был там один несанкционированный доступ. За день до убийства. Территорию, понятное дело, обследовали, но ничего подозрительного не обнаружили. У него ведь земли вокруг дома — три гектара, и все лес. Короче, решили, зверек какой-нибудь проскочил.

А зверек-то наш тем временем где-то затаился.

— Ты, брат, ничего об этом не говорил.

— А что было говорить, если за минуту до выезда Непомнящего Морозов лично разговаривал с охраной.