– Извини, не хотела напугать.

Она внимательно взглянула на меня.

– Тебе, наверное, не помешает немного кофе. – Она показала на кофейник, стоящий на кухонном столе у раковины. – Прошу, угощайся.

– Спасибо. Мне показалось, что запах мне почудился.

Я взяла кружку из серванта.

– Я люблю чай, – сказала Пенелопа, – но с утра мне всегда сначала требуется кофе. Эту привычку я привезла из своей первой поездки в Атланту.

Поставив кружку на стол, я села.

– Вы ездили туда из-за брата Колина?

Она кивнула.

– Значит, он рассказал тебе? Обычно он ничего не рассказывает.

– Я увидела фотографию Джереми в коляске в аэропорту Атланты и спросила его. Он сказал только, что это его брат-близнец и что он умер от лейкемии, когда обоим было по девять.

Пенелопа сделала глоток из своей кружки, перебирая ненакрашенным ногтем фотографии на столе.

– Джереми поставили диагноз, когда ему и Колину было по четыре года. С тех пор Колин страдает от вины выжившего, которая, мне кажется, особенно тяжела, когда речь идет о брате-близнеце.

– Мне очень жаль. Не могу представить ничего более страшного, чем потерять ребенка.

Ее ясные голубые глаза остановились на мне.

– Наверное, это почти как потерять мать, будучи ребенком. – Она сочувственно улыбнулась. – Колин рассказал мне. Надеюсь, ты не против.

Я покачала головой.

– Нет. Все в порядке. Я просто никогда не любила рассказывать об этом одноклассникам. Не хотела, чтобы меня знали, как девочку, у которой умерла мама.

Пенелопа откинулась на стуле, обхватив ладонями кружку.

– Колин делал так же. – Она глубоко вдохнула. – Хотела бы я вести себя иначе. Я имею в виду, в отношении Колина. Мы уже были в возрасте, и я знала, что у меня больше не будет детей, поэтому стала чрезмерно опекать сына. Уверена, именно поэтому он сейчас такой осторожный. Не из-за того, что боится причинить боль себе. Он беспокоится, что́ будет с нами, если с ним что-то случится. – Она посмотрела в кружку. – Мне кажется, именно из-за этого он так восхищается тобой, Мэдди. Из-за того, что ты не отгораживаешься. Из-за того, что ты не боишься, как тебя воспринимают люди. Даже твои веселые розыгрыши. Они всегда смешили его – особенно когда ты поставила музыкальную заставку из «Телепузиков» на его ноутбуке перед презентацией «ПауэрПойнт». Он решил, что это действительно гениально, хоть и сделал вид, что все совсем наоборот.

– Я не могу поставить себе в заслугу чувство юмора – вините в этом мою тетю Кэсси. Да, на самом деле, всю мою семью – дам вам как-нибудь послушать мои рингтоны. Но беспокойство Колина по поводу того, что может произойти, если с ним что-нибудь случится… – Я хотела сказать «смехотворно», но остановилась. – Я все думала, почему он всегда так осторожен. Можно подумать, его шансы на выживание изменятся, если постоянно волноваться о них. Тетя Кэсси говорит, что волнение сродни сидению в кресле-качалке. Ты вроде бы чем-то занят, но оно тебя ни к чему не приводит.

– Прекрасно подмечено.

До нас донесся звук голоса, и мы обе обернулись: в дверном проеме стоял заметно раздраженный Колин. Я не знала, сколько он услышал, но предположила, что немало. Он резкими движениями налил чайник, затем поставил его на плиту.

– Все так, – сказала Пенелопа, снова поворачиваясь к столу. – Мне кажется, нам всем стоит этого придерживаться. Беспокойство о вещах, которые могут произойти или не произойти, напоминает мне езду на лошади с сильно натянутыми поводьями. Наездник сможет полюбоваться живописными видами, но испытать радость от галопа не сможет.

Говоря это, она по-доброму смотрела на меня. В ее глазах застыло выражение человека, пытающегося объяснить что-то сложное человеку, разговаривающему на другом языке. Колин подождал, пока чайник закипит, уселся за стол напротив меня с чашкой и стал смотреть мне в глаза, потягивая чай.

Я невольно вспомнила наш поцелуй и то, как оттолкнула его, и как всю ночь жалела, что поступила так. Смутившись, я принялась изучать вещи, разложенные на столе.

– Что это?

– Это принесла Арабелла прошлым вечером. Вырезки и фото из шляпной коробки, которые, полагаю, ты уже видела. Альбом и коробка – с чердака; я забыла их в прошлый раз, когда собирала вещи вам с Арабеллой. Это альбом Софии для газетных вырезок с ее бала дебютанток в тридцать девятом, а в коробке – другие материалы. Еще я нашла там кожаный саквояж. Он слишком большой для меня, чтобы принести его сюда, но я уверена, что он принадлежит Софии. Его туда, наверное, положили при ее жизни – не помню, чтобы видела его в комнатах, когда мы делали косметический ремонт. Можешь спустить его вниз, если думаешь, что он может пригодиться.

Я рассеянно кивнула, изучая фотографии из шляпной коробки, в очередной раз размышляя, почему края так аккуратно обрезаны.

– Есть у вас какие-нибудь предположения, почему они все обрезаны?

Пенелопа покачала головой.

– Я надеялась, что у тебя найдется какая-нибудь версия на этот счет.

– Нет, к сожалению. Вы случайно не находили пропавшие половинки? Они бы помогли нам понять, почему их отрезали.

– Нет, не находила, – сказала Пенелопа. – И не понимаю, зачем Софии было нужно оставлять эти. У нас уже так много фотографий Прешес. Ты ее не спрашивала? Она может знать что-нибудь.

– Пока нет, но спрошу. Она сказала, что вы нашли свадебный альбом Софии и Дэвида. Можно взглянуть на него?

– Конечно. Он в библиотеке на подоконнике. Колин, отведешь Мэдди? Мне кажется, она выпила недостаточно кофе, чтобы найти ее самостоятельно.

Она улыбнулась, и блеск ее глаз напомнил мне Колина.

Колин поднялся.

– Разве что для того, чтобы защитить эти стены от разрушения, после того как Мэдди начнет поворачивать не туда и биться о них. Дом будет мне благодарен.

– Очень смешно, – произнесла я, вставая.

Огонь в камине не горел, и, несмотря на теплую погоду, в комнате было достаточно прохладно. Я полюбовалась высокими книжными шкафами и тщательно отполированными панелями в льющемся из окна дневном свете.

Колин сел на подоконник и раскрыл альбом на коленях, не оставив мне иного выбора, кроме как сесть рядом с ним. Он открыл первую фотографию, которую я уже видела, – София и Дэвид со всей свадебной свитой. Разве что на этой Прешес, сияя улыбкой, смотрела прямо в камеру, а не в сторону. Я наклонилась ближе.

– Я знаю, что это старое фото, но посмотри на ее улыбку. То, как ее глаза сочетаются с радостью на ее лице. Она выглядит… – Я попыталась подобрать другое слово, прежде чем вставить подвернувшееся, – …другой.

Колин тоже склонился над альбомом. Его бедро тесно прижалось к моему. Я сказала себе, что вспышка жара, пробежавшая по моей ноге, была всего лишь благодарностью за то, что он поделился со мной своим теплом в холодной комнате.