парусами и деревянными кузовами судов, плывущих по воде, не было видно моря, ибо французский флот состоял из ста восьмидесяти кораблей, как больших, так и малых.

На следующий день, на Троицу, король, находясь возле Лимасольского мыса, увидел на берегу церковь, откуда доносился звон колоколов. Не желая упустить словно дарованную Господом возможность еще раз присутство­вать на мессе, он приказал повернуть к суше и вместе с десятком других кораблей пристал к берегу. Но пока ко­роль находился в церкви, поднялась сильная буря, раз­метавшая его флот, и страшный ветер, дувший со сто­роны Африки, отклонил корабли от курса на Египет и стал подгонять их, сбившихся с пути и утративших поря­док, к берегам Палестины, на которые король был бы выброшен вместе со всеми, если бы благочестивый порыв не направил его тогда к суше; в итоге из двух тысяч вось­мисот рыцарей, отплывших с Кипра, лишь около семи­сот смогли собраться вокруг короля; однако это не поме­шало тому, что уже на следующий день, когда подул попутный ветер, король приказал всем снова подняться на корабли и продолжить путь к Египту. Как сообщает Жуанвиль, король, лишившись своих рыцарей и полагая, что все они погибли или находятся в смертельной опас­ности, «пребывал в великой скорби и в унынии».

На четвертый день после случившегося бедствия, когда флот продолжал плыть по спокойному морю, под чистым небом и при попутном ветре, кормчий королевского судна, опытный моряк, прекрасно знавший все побере­жье и говоривший на нескольких языках, внезапно закричал с высоты мачты, откуда он вел наблюдение:

— Да поможет нам Бог! Да поможет нам Бог, впереди Дамьетта!..

В ту же минуту кормчие нескольких других кораблей откликнулись на его крик подобным же возгласом, и вскоре уже сами крестоносцы, взволнованные этой вели­кой новостью, смогли различить золотой песчаный берег, на котором белым пятном выделялись зубчатые стены города. Это произошло в пятницу 4 июня 1249 года, в 647 год Хиджры, в 21-й день месяца сафар. На всех кора­блях раздались радостные крики. Но Людовик поднял руку, подавая тем самым знак, что он хочет говорить. Тотчас же на королевском корабле воцарилась тишина, а остальные суда подошли как можно ближе, чтобы услы­шать его распоряжения.

— Верные воины мои, — звучным и исполненным веры голосом произнес король, — с Божьего дозволения добрались мы сюда, чтобы вступить в страну, которой завладели нечестивцы. Теперь я больше не король Фран­ции и не рыцарь Церкви, а всего лишь простой смерт­ный, чья жизнь, как жизнь последнего из людей, угаснет, когда Господу будет угодно дохнуть на нее. Но помните, всё нам во благо, что бы ни случилось: если нас победят, мы станем мучениками, а если победим мы, то будет прославлено имя Господне и почтение к Франции станет еще больше не только в христианских странах, но и во всем мире. В любом случае будем смиренны, как это подобает воинам Христа: мы победим во имя него, а он восторжествует во имя нас. А теперь да хранит нас Бог, ибо сейчас мы получим вести от наших врагов!..

И в самом деле, весь берег был запружен как войском Фахр ад-Дина, так и жителями Дамьетты, напуганными при виде такого огромного соединения кораблей. Между двумя этими толпами протекал Нил, величественно впа­дая в море. Вскоре в его устье показались четыре галеры с пиратами на борту, которые приблизились к флоту кре­стоносцев, чтобы произвести разведку и узнать, что за войско прибыло и что ему здесь нужно; затем, оказа­вшись на расстоянии трех полетов стрелы от первых королевских кораблей, галеры решили повернуть назад, как если бы они узнали все, что им хотелось знать. Но было уже слишком поздно: легкие суда французов рас­пустили все свои паруса и быстро настигли галеры. Эти легкие суда были вооружены метательными орудиями, расставленными таким образом, чтобы издалека и одно­временно обстреливать врага: одни — камнями, другие — дротиками, третьи — горшками с известью. Пираты отча­янно защищались, но вскоре были разгромлены; три уничтоженные галеры затонули, а четвертая, шедшая позади остальных, сумела достичь берега, но утратила все свои мачты и была завалена телами раненых и мерт­вых. И тогда те, кто остался в живых, сошли на берег, показывая стоявшей там толпе свои раны и крича, что это прибыл с враждебными намерениями король Фран­ции, приведя с собой множество рыцарей, обрушива­ющих дождь из дротиков, камней и огня. Все, кто не был вооружен, бросились к городу. Крестоносцы заметили это движение, и их решимость стала еще сильнее. Ко­роль первым крикнул: «К берегу!», и все начали повто­рять вслед за ним: «К берегу! К берегу!» Тотчас же к большим кораблям подошли плоскодонные суда, предна­значавшиеся для высадки войска на берег. Жуанвиль, у которого была своя небольшая галера, бросился в нее первым, а за ним последовали Жан де Бомон и Эрар де Бриенн. В ту же минуту все остальные рыцари, находи­вшиеся на том же корабле, что и он, но не располага­вшие галерами, устремились в лодку, и в одно мгновение в ней оказалось вдвое больше людей, чем она могла выдержать. Увидев опасность, несколько матросов тотчас же уцепились за снасти и вернулись на борт корабля. Но лодка, хотя груз в ней и уменьшился, продолжала погру­жаться; нельзя было терять ни секунды: опасность была серьезной. Жуанвиль приказал подплыть к лодке и гром­ким голосом спросил, сколько рыцарей в ней лишних.

— Восемнадцать или двадцать, — ответили матросы.

Тогда он подошел вплотную к борту лодки и приказал восемнадцати тяжеловооруженным воинам перейти на его галеру. В это время рыцарь по имени Плонке решил прыгнуть с корабля в лодку, но расстояние было слиш­ком велико, так что он упал в море и, утяжеленный сво­ими доспехами, утонул. Плонке стал первой жертвой этого похода, в котором предстояло пасть еще очень многим.

Тем временем сарацины готовились дать достойный отпор крестоносцам. Стоявший среди своих воинов эмир Фахр ад-Дин, облаченный в золоченые доспехи, которые отражали солнечные лучи, казался самим богом света. Толпа музыкантов оглашала воздух звуками горнов и барабанным боем.

Христиане ответили им громкими криками и стреми­тельно бросились вперед, словно стая морских птиц. Каждый старался первым ступить на берег. Жуанвиль на своей галере по-прежнему шел во главе флотилии, опе­режая королевское судно. Люди из свиты короля кричали ему, призывая его подождать и не высаживаться до тех пор, пока на берег не вынесут королевское знамя, но доблестный сенешаль не желал ничего слушать, продол­жал плыть дальше и стал двадцать первым французом, сошедшим на берег, где уже собрались главные силы