имею в виду, что все люди постоянно размышляют о природе и происхождении смерти. Это далеко не так. Мало кто задумывается над этим или каким-либо другим чисто абстрактным вопросом: обычный человек, пожалуй, не дал бы и ломаного гроша за ответ на него. Его интересует, как и всех нас, вопрос о том, является ли смерть концом всего сущего для человека, погибает ли наша сознательная личность вместе с телом, выживает ли она на время или навечно. Это загадка, поставленная перед каждым, родившимся на свет, это дверь, в которую тщетно стучались многие искатели истины. В таком ограниченном виде эта проблема действительно представляет всеобщий интерес: нам не известно ни одного народа, ни одного племени, которые не размышляли бы над этой загадкой и не пришли бы к определенным выводам, которых они более или менее стойко придерживаются. Не то чтобы все народы уделяли ей одинаковое внимание. Для одних она имеет гораздо большее значение, чем для других. Если одни народы, как и отдельные люди, относятся к смерти почти несерьезно и слишком заняты конкретными заботами повседневности, чтобы думать о неопределенном мире грядущего, то умы других сосредоточены на перспективах загробной жизни, пока мысль о ней не становится для них страстью, почти одержимостью, и не порождает презрение к мимолетным радостям нынешнего преходящего существования, ничтожного по сравнению с надеждой на блаженство вечной жизни в будущем. Скептику, рассматривающему доказательства бессмертия в холодном свете разума, может показаться, что такие народы и такие люди жертвуют существом ради тени: если воспользоваться простым сравнением, они подобны собаке из басни, которая выронила из пасти настоящий бараний окорок, чтобы схватить зубами его отражение в воде. Как бы то ни было, но там, где подобные убеждения и надежды преисполнены силы, вся активность ума и вся энергия тела направлены на подготовку к блаженной или, во всяком случае, безмятежной вечности, а жизнь становится, говоря языком Платона, осмыслением или переживанием смерти. Эта чрезмерная озабоченность неясным будущим стала плодотворным источником самых фатальных отклонений как для государств, так и для отдельных людей. В погоне за этими эфемерными целями были потеряны годы человеческих жизней, растрачивались богатства, кровь лилась рекой, подавлялись естественные привязанности, а жизнерадостное спокойствие разума сменилось меланхоличным мраком безумия.Угрозы ада и надежды рая!Одно лишь ясно: эта жизнь – мгновенье.Лишь в этом смысл, иное – заблужденье.Цветок, что раз отцвел, навеки умирает.

На вопрос о том, сохраняется ли наше сознание после смерти, почти все народы отвечают утвердительно. В этом дискурсе практически, если не полностью, отсутствуют скептики или агностики. Соответственно, если бы абстрактные истины, как и самые серьезные вопросы национальной политики, можно было определять поднятием рук или подсчетом голов, то идея бессмертия человека или, по крайней мере, жизни после смерти заслуживала бы звания одной из наиболее твердо установленных истин; ведь если бы этот вопрос был поставлен на голосование всего человечества, то можно не сомневаться, что за было бы отдано подавляющее большинство голосов. Немногочисленные голоса несогласных потонули бы во всеобщем реве. Ведь несогласные есть даже среди дикарей. Тонганцы, например, считали, что спасаются только души знатных людей, остальные погибают в момент телесной смерти. Однако эта аристократическая точка зрения никогда не была особенно распространенной и вряд ли найдет поддержку в наш демократический век.

CXLIV. Примитивные взгляды на смерть[114]

Многие дикие народы не только верят в жизнь после смерти, но даже считают, что они вообще никогда бы не умерли, если бы не злые промыслы колдунов и ведьм, которые преждевременно обрывают жизненную нить. Иными словами, они не верят в то, что мы называем естественной смертью; они считают, что все люди от природы бессмертны в этой жизни и что любая смерть, которая происходит, на самом деле является насильственной смертью от руки врага рода человеческого, хотя во многих или в большинстве случаев этот враг невидим и делает свое черное дело не мечом или копьем, а колдовством… Не углубляясь в эту тему, предположим, можно считать общим правилом, что на определенном этапе социальной и интеллектуальной эволюции люди считали себя от природы бессмертными и рассматривали смерть от болезни или даже от несчастного случая или насилия как противоестественное событие, которое было вызвано колдовством и должно быть отомщено смертью колдуна или ведьмы. Если это так, то напрашивается вывод, что вера в колдовство и чародейство оказала сильнейшее влияние на снижение численности диких племен, поскольку, как правило, каждая естественная смерть влекла за собой по меньшей мере одну, чаще несколько, иногда много жертв. Это может помочь нам понять, какой огромной силой зла была для людей всемирная вера во вредоносную магию. Но даже дикари со временем приходят к пониманию того, что смерть иногда наступает не от колдовства, а от других причин. Некоторые из них признают в качестве причин смерти, не зависящих от колдовства, глубокую старость, несчастные случаи, насилие. Признание этих исключений из общего правила, безусловно, знаменует собой этап интеллектуального прогресса…

Меланезийцы и южноафриканские кафры, два совершенно разных и удаленных друг от друга народа, сходятся в признании по крайней мере трех различных причин того, что мы называем естественной смертью. Этими тремя причинами являются, во‑первых, колдовство, во‑вторых, призраки или духи и, в‑третьих, болезнь. То, что признание болезни самой по себе, помимо колдовства, причиной смерти, является интеллектуальным прогрессом, никто не оспаривает. Не так очевидно, хотя по нашему мнению не менее верно, что прогрессом является также и признание призраков или духов в качестве причины болезни, помимо колдовства. Во-первых, признается, что эффекты, которые раньше приписывались человеку, происходят от сверхчеловеческих причин. Это признание существования сил во вселенной, превосходящих человека, является не только интеллектуальным приобретением, но и фактором нравственной дисциплины: оно преподает важный урок смирения. Во-вторых, когда вина за смерть возлагается на привидение или дух, а не на колдуна, за смерть не нужно мстить, убивая человека, предполагаемого виновника несчастья. Таким образом, признание призраков или духов в качестве источников болезни и смерти имеет своим непосредственным следствием избавление от огромного количества загубленных человеческих жизней, которые в противном случае должны были бы погибнуть насильственной смертью, чтобы искупить свое мнимое преступление. То, что это большое благо для общества, очевидно: оно значительно повышает безопасность человеческой жизни, устраняя одну из самых частых причин покушения на нее. Однако следует признать, что выгода не всегда столь велика, как можно было бы ожидать: социальные преимущества веры в призраков и духов сопряжены со многими серьезными недостатками. Ведь если призраки и духи обычно, хотя и не всегда, считаются недосягаемыми для человеческого возмездия, то они,