Калеб стиснул штурвал так, что побелели костяшки пальцев. Его грыз червячок сомнения, который шевелился в душе подобно какому-то уродливому созданию, ползущему по океанскому дну.

И еще его мучил вопрос, который он не мог не задать. Вопрос, терзавший его душу с того самого момента, как он наткнулся на отца, притаившегося в глухом переулке позади ресторана.

Но все-таки он задал его.

Потому что такова была его работа.

— Отец… Он возненавидел мою мать после того, как она ушла. Возможно ли, что демон знал об этом? Воспользовался этим знанием. Использовал моего отца.

— Вселился в него, ты хочешь сказать? Калеб прямо взглянул ей в лицо.

— Да.

— Нет, — с уверенностью ответила Мэгги.

Калеб не шевелился, не позволяя себе надеяться и поверить ей.

— Ты абсолютно уверена?

— Я бы знала. Ведь я живу с ним в одном доме, дышу с ним одним воздухом… Я бы почувствовала его. Уловила его запах. Калеб… — Она положила ладонь ему на руку. Он повернулся и взглянул в ее большие, карие, проницательные глаза. — Я бы знала, — негромко повторила Мэгги.

Напряжение чуть-чуть отпустило его оцепеневшие, застывшие мышцы. Руки перестали сжимать штурвал мертвой хваткой.

— Хорошо. Ладно. Спасибо.

Они обогнули скалистый мыс, рассекая темно-синие воды и оставляя в кильватере белый пузырящийся след. Впереди, до самого горизонта, простиралась сверкающая гладь Атлантического океана Свежий ветер подхватил ленточки, которыми Мэгги подвязала волосы, и облепил платьем ее роскошное тело. Она стала похожа на экзотическую резную фигуру, помещенную на носу корабля, полногрудую, отчаянно смелую и прекрасную. Она превратилась в живое воплощение мечты каждого моряка, его надежды вернуться домой после долгого и опасного плавания.

Калеб вдруг понял, что ему трудно дышать. Останется ли она с ним? Или уйдет, унося с собой его мечты и его сердце?

Он откашлялся.

— Вон там живет Уиттэкер.

Мэгги повернула голову, разглядывая большой дом из стекла и гонта, высившийся на оконечности мыса. С улыбкой повернулась к нему, и глаза ее затуманились воспоминаниями.

— Я помню этот утес.

Ах да, утес.

У подножия которого Калеба застал ее купающейся с дельфинами.

К которому он прижал ее спиной, где проник языком в ее рот, одновременно задирая на ней юбку.

Он слизнул соль с губ.

— Вчера я ходил туда. К нему домой.

Он смотрел, с сожалением и радостью, как ее глаза обрели прежнюю остроту и в них проснулась настороженность.

— Зачем?

— Окна его дома выходят на пляж, как раз на то самое место, где на тебя напали, — ровным голосом пояснил Калеб. — В тот вечер его не было на выпускном вечере в школе. И на прошлую ночь у него тоже нет алиби.

Она, нахмурившись, внимательно посмотрела на него.

— И ты пошел к нему домой? Один?

— Я не прошел дальше двери. Он заявил, что чувствует себя недостаточно хорошо, чтобы составить мне компанию. Или отвечать на мои вопросы.

Мэгги задумалась, и на лицо ее набежала тучка.

— Если он одержим демоном… то наверняка ест очень мало. И спит тоже. Дети огня редко заботятся о теле «хозяина», в которого вселяются.

— Тогда понятно, почему он так дерьмово выглядит, — мрачно заявил Калеб. — К несчастью, этого недостаточно для того, чтобы убедить судью в том, что Уиттэкер может быть убийцей.

— Но ведь тебя это убеждает.

Калеб заколебался.

— Не… совсем. Не до конца. Послушай. В этой работе ты учишься доверять своим инстинктам. Я был у него дома. Ну и что? Никаких кровавых пятен на ковре, все вещи на своих местах. Проклятье! Еще стоя на его чертовом крыльце, я унюхал запах чистящего средства. — Калеб покачал головой, вспоминая подробности своего визита. — Этот малый улыбается, закрывает дверь у меня перед носом, а я замечаю его аквариум. Он у него очень большой, просто огромный. Дорогой, того типа, что так любят ставить в своих приемных зубные врачи, с подсветкой, вентиляцией и пижонскими растениями. Ну так вот… — Калеб сглотнул. — Аквариум был пустой.

— То есть в нем не было воды?

— Как раз вода-то в нем была, — мрачно ответил Калеб. — И фильтр работал. И подсветка была включена. А вот рыбок…

Он вдруг умолк на полуслове. Ему трудно было объяснить сейчас, сидя в лодке, мягко покачивающейся на залитой солнечными лучами глади моря, отчего вдруг подобная мелочь показалась ему настолько важной и странной, что по коже пробежали мурашки.

— Рыбки исчезли, все до одной. Я еще могу понять, если бы умерли одна или две. Проклятье! У меня самого золотые рыбки не задерживались надолго. Но потерять их всех, причем сразу, это…

Непонятно. И странно. Психически ненормально.

— Словом, ему это несвойственно, — заключил Калеб.

— Зато это вполне в духе демона, — заметила Мэгги.

Они обменялись долгим взглядом. Калебу вдруг стало неуютно, холод проник в самую глубину его души.

— Хорошо. — Он сделал глубокий вдох, с трудом проталкивая воздух в застывшие легкие. — В таком случае мне можно не беспокоиться об ордере на обыск и арест.

Ее большие глаза потемнели от замешательства и растерянности.

— Я не понимаю.

Ему уже приходилось поступать так и раньше, когда цели были неясны, а ставки не носили столь личного характера. Не бином Ньютона, в конце-то концов.

— Если Уиттэкер и в самом деле тот, кем ты его считаешь, то это дело никогда не дойдет до суда, — негромко пояснил он. — Это попросту невозможно. Даже если Уиттэкера осудят, я не могу подвергнуть опасности заключенных, среди которых окажется демон.

— И что же ты собираешься делать?

— Я уничтожу его. Если смогу.

Калеб сбросил газ. Они уже прошли три мили. До самого горизонта простиралось подмигивающее море, сверкающая гладь которого покрылась легкой рябью, а волны неспешно догоняли друг друга, спеша к далекому берегу. Лодка мягко покачивалась в объятиях океана, убаюкивая своих пассажиров и внушая им чувство безопасности. Шепот прибоя, запах сосен…

Он вдруг заметил чайку, которая обрушилась с небес, скользнула над водой и… исчезла. Он все понял. Почувствовал, как с морского дна вздымается скалистый утес, пронзая поверхность моря подобно старым, потемневшим от времени костям, и взглянул на Мэгги, ища подтверждения.

Она кивнула.

— Это здесь.

И ее слова как будто приподняли невидимый занавес, из-под которого на ровной поверхности моря начала проступать суша: нагромождение скал, изгиб береговой линии, череда сосен, спускающихся к воде, как строчка нотных знаков.