«Пойдем, – сказал он. – Смотреть больше не на что».

«Он вернется», – тихо проговорила Розмари, не сводя взгляда с холмов.

«Непохоже».

«Он обещал найти Авзентинию. С ним ничего не может случиться!»

«А если Темная эпоха поглотит его душу? Если его лицо будет похищено, как предопределено приговором? Что тогда, Розмари?»

София как будто говорила вместе с шерифом, ее охватило странное чувство двойственности.

Часть ее, остававшаяся в «Серой голубке», поняла: Кабеза де Кабра говорил о лакримах. Открытие стронуло в памяти сущую лавину, поток разрозненных частиц предстал вразумительным целым. Письмо, адресованное родителям… их исчезновение… пропавшая Авзентиния, поиски «затерянных путей». Теперь София понимала, что произошло, – так уверенно, будто все видела собственными глазами.

Совершенно ошеломленная, София оторвалась от реальности, забыла, что на самом деле покоится в прохладной комнате придорожной гостиницы. Она утратила самость, превратившись в бесплотное нечто, которое двигалось и думало вместе с Кабезой де Каброй. София словно полностью переселилась внутрь карты. Настоящая жизнь протекала там, все прочее не имело значения.

…Розмари смотрела на мостик.

«Если он вернется, я о нем позабочусь!» – с тихой яростью проговорила она.

Шериф положил руку ей на плечо:

«Я приду за тобой на закате. Домой отведу».

После этого он посещал домик Розмари не реже раза в неделю. Проверял, все ли у нее хорошо. Под конец месяца, идя по дорожке к дому, он услышал, как она пела о серой голубке и о стреле, сбившей ее наземь. К тому времени у шерифа лежала тяжесть на сердце. И не только из-за девочки, скорбевшей по другу. Навалились иные беды.

Приведя в исполнение приговор, вынесенный Бруно, священник начал и других отправлять за каменный мост. Толпы, собиравшиеся поглядеть, становились все обширнее. Вторая осужденная, молодая женщина, куда больше удовлетворила священника и народ. Она остановилась в травяных зарослях за мостом и замерла, вся дрожа. Взревел ветер… и земля у нее под ногами изменилась, подернувшись черным мхом. Все слышали дикий визг женщины, ее крики и плач… Потом, шатаясь и спотыкаясь, она вышла обратно на мост.

Кабеза де Кабра отпрянул. У нее больше не было лица. На его месте виднелась совершенно гладкая кожа. Тем не менее отсутствующий рот продолжал голосить – да так, что сердца обращались в лед, а ушные перепонки едва не лопались…

В феврале приговор исполнили еще над двоими…

А в марте деревенская каталажка приняла сразу пятерых незнакомцев. Супружескую пару исследователей с Нового Запада и троих проводников, пораженных лапеной. Кабеза де Кабра исполнился любопытства и горечи. Эти люди принесли в деревню моровое поветрие и с ним – неисчислимые беды. Его снедала жалость, когда двоим выжившим вынесли приговор. Женщина держалась с яростной решимостью. У моста священник зачитал им приговор, а она смотрела на клирика, как на ядовитую гадину. Ее муж был само спокойствие и долготерпение. Когда Кабеза де Кабра разрезал на нем веревки и объяснил смысл приговора, он не выказал ни малейшего озлобления, не пообещал отомстить.

«Приговор обязывает вас войти в Темную эпоху, поглотившую авзентинийские тропы, – сообщил им шериф. – Если сумеете выжить, в Муртию больше не возвращайтесь. Можете произнести последнее слово».

Священник и с ним бо́льшая половина деревни, вышедшая посмотреть, затаили дыхание. Сунув руку в карман, женщина вытащила связку бумаг и часы на длинной цепочке. Она передала бумаги Кабезе де Кабре.

«Прошу вас, сохраните вот это», – тихо сказала она.

«Я сохраню».

Она передала часы мужу:

«Попробуем в последний раз вызвать Рена, Бронсон?»

Он улыбнулся:

«А что? Небось не повредит».

Открыл крышечку и пальцем прижал что-то внутри. Опустил крышечку… Супруги еще чуть-чуть постояли, глядя друг на дружку.

«Скажите им: время вышло», – бессердечно подал голос священник.

Шериф промолчал.

«Шадрак позаботится о ней, Минна», – проговорил Бронсон.

«Да, я знаю. Он любит ее не меньше нашего, правда?»

Женщина попробовала засмеяться, но поперхнулась. В глазах у нее стояли слезы.

«Это уж точно, – тихо отозвался Бронсон. – А теперь, милая, сделаем-ка так же, как на „Пустельге“! – И длинная цепочка часов обвила запястье жены, потом его собственное. – Куда бы нас ни занесло, мы будем вместе. Что бы ни отняли у нас эти холмы, друг друга мы не потеряем!»

«Да, Бронсон», – ответила Минна.

Соединив руки, связанные цепочкой, они пошли вперед по каменному мосту. Чуть-чуть постояли на дальнем конце – и сделали шаг. Так уверенно и спокойно, словно в точности знали, куда направляются. Завыл ветер, устремился в погоню… Минна и Бронсон исчезли, как прежде Бруно. Еще несколько минут – и толпа, утратив интерес, разочарованно двинулась прочь.

«Думается, мы можем быть уверены: их постигла заслуженная кара, – сказал клирик Кабезе де Кабре. Тот не ответил, и священник спросил: – Вы разве не в деревню идете?»

«Я повременю здесь, вдруг они выйдут», – сказал шериф, продолжая смотреть на каменный мост.

«Как вам будет угодно», – пожал плечами священник и удалился, оставив Кабезу де Кабру в одиночестве.

«Два лика будут пусты, – тихо пробормотал шериф. – Третий же, два первых связавший, двенадцатью часами обладать будет. Следуй же за тремя ликами, куда бы ни повели, сквозь эпохи: указуют тебе они в твоем поиске путь…»

Большую часть девятнадцатого века партия Памяти Англии строила свою политику на воспоминаниях об утраченной власти колониальной державы – Британии. Встав на этот путь, партия медленно, но верно утрачивала доверие немногочисленных избирателей. Нужна была совершенная одержимость ностальгией, чтобы не понимать: установление близких связей с той частью мира, которая теперь называется Сокровенными империями, стало бы дорогостоящим и опасным предприятием, к тому же чреватым весьма грустными впечатлениями.

Шадрак Элли. История Нового Запада

22 июня 1892 года, 14 часов 00 минут

Итак, Бродгёрдл вынудил Шадрака заключить соглашение. Более того, Шадрак пошел на сделку отчасти затем, чтобы защитить Тео! Выяснив это, юноша пришел в бесшабашную ярость, грозившую лишить его самообладания, особенно в присутствии депутата. Ему уже казалось, во всем Бостоне не осталось ни одного честного человека. Все кругом лгали – и первопричиной был Бродгёрдл! Шадрак додумался утаить насилие, примененное к нему Бродгёрдлом. Блай покрыл преступление Бродгёрдла… Да и сам Тео был вынужден каждодневно обманывать. Правда, он прибегал к мелкой лжи, чтобы вскрыть гораздо большую ложь, – о том, как Бродгёрдл умудрился утаить свою сущность насильника и свои лихие дела!