Во всех эскадрильях ВВС США летательным аппаратам принято давать позывные, соответствующие позывным командиров экипажей или начальников бригад обслуживания ЛА. У наших начальников бригады обслуживания были свои именные беспилотники, а у пилотов не было. Я решил, что Борт 249 положит начало новой традиции. Для новоприбывшей «птички» я выбрал имя Кейт и объявил ее «своим» самолетом. Я позволил парням выбрать «свои» летательные аппараты. Это не более чем условность. Но молодые парни должны были оценить оказанную им честь, которой обычно удостаивались старшие члены эскадрильи.

Конечно же, при первом взлете камеры Борта 249 отказали. Отменять вылет было уже слишком поздно, поэтому я был вынужден поднимать самолет в воздух вслепую. Мы летали часа два, ожидая, пока взойдет солнце. Только тогда мы смогли использовать небольшую камеру в носу беспилотника, чтобы его посадить.

Я надеялся, что с этого момента летательный аппарат больше не будет преподносить сюрпризы.

После нескольких беспроблемных дней Червь — бывший пилот вертолета ВМС, отвечавший за деятельность базы — своим звонком прервал эту белую полосу. До сих пор мне удавалось избегать контактов с ним.

— Это Червь, — сказал он, когда я поднял трубку.

— Да, — равнодушно ответил я.

При общении с ним я не особо утруждал себя соблюдением правил вежливости. Червь ненавидел военно-воздушные силы. Со времени нашей первой встречи, когда разговор зашел о воротах, он все время мне названивал и жаловался, что навес для пикника, который мы установили, чтобы защитить от солнца парней, жарящих на гриле мясо, долго не убирается. Когда он позвонил, пикник был в самом разгаре. Помимо этого, Червь любил приезжать в наш лагерь и ловить на стояночной площадке механиков, которые, по его мнению, были одеты не по уставу либо делали что-то неправильное. Если что-то было не в порядке, он принимался осыпать ругательствами провинившегося лейтенанта-техника.

Джон мне на него жаловался.

Однажды я предъявил претензию Червю по поводу притеснения моих подчиненных. Он сидел, развалясь за своим столом, при этом даже не удосужился встать в присутствии офицера более высокого ранга. «Я знаю, что эта база считается пурпурной, но пока я здесь, она будет военно-морской», — заявил он мне тогда.

Пурпурной называли объединенную базу, на которой все три рода войск имели равный статус. Червь выводил меня из себя. От него никогда нельзя было добиться толку, если я его просил о чем-либо, тем не менее у него всегда находилось время, чтобы третировать моих ребят. Поднимая телефонную трубку, я уже готовился услышать очередное нытье по поводу очередного нарушения дисциплины. Вместо этого Червь готовил нам подставу.

— Ваш лагерь хочет посетить адмирал Маллен, — сообщил он.

В то время адмирал Маллен занимал пост председателя Объединенного комитета начальников штабов. Он находился на базе с проверкой, но у него вроде не было запланировано посещение моей эскадрильи. Худшего момента для изменения его планов и выбрать было нельзя. Мы не были готовы принимать гостей, а уж высокое начальство — тем более.

— Когда?

— Он уже на пути к вам.

Самодовольный тон Червя не оставлял сомнений — он знал, что посещение нашей эскадрильи с самого начала было в планах адмирала. Или по крайней мере узнал об этом уже некоторое время назад и ждал момента, чтобы сообщить о визите, когда готовиться к нему будет слишком поздно. Я взглянул на доску с расписанием. Последние два исправных летательных аппарата были уже в воздухе. Все, что осталось в наличии, — это пять беспилотников, разобранных на запчасти. Один стоял под навесом со снятым двигателем и тестировался. Он все никак не мог «подружиться» с новейшей версией программного обеспечения от «General Atomics». Новое ПО плохо подходило для наших старых «птичек», и что бы мы ни делали, нам никак не удавалось заставить его работать корректно. Впрочем, это было не важно. У этого беспилотника в любом случае был поврежден пропеллер, а запасных уже не осталось.

Другой самолет был растащен по двум ангарам и стояночной площадке, покрытой металлизированным материалом AM-2. С этого мы сняли крылья. С четырех самолетов были демонтированы панели со спутниковым и авиационным оборудованием, и в тех местах, где некогда стояли «черные ящики» и важные приборы, теперь зияли отверстия. Моя эскадрилья больше напоминала кладбище авиационной техники, нежели боевое формирование.

Менее чем через час белый микроавтобус «мазда» промчался по главной рулежной дорожке. За ним следовали черные внедорожники. Автомобили затормозили у границы нашей стояночной площадки, из них вышли три человека и направились к караульной будке.

Маллена сопровождали контр-адмирал Брайан Лоузи, командующий американскими войсками в странах Африканского Рога, и посол Джеймс Свон. Я сделал знак двум охранникам, стоявшим в карауле, пропустить гостей на площадку. Остальные члены свиты Маллена остались ждать возле автобуса.

Визит представлял собой стандартную процедуру знакомства с эскадрильей. Маллен ходил по моим отделам, бросая распоряжения всем, кто попадался ему на пути, словно мелочь нищим. Я держался рядом. Пока мы беседовали, я выдал ему весь запас банальностей, какие только знал.

Все прекрасно. Обеспечение базы безупречно. Нареканий к нам нет.

Все это было очковтирательством. И мы оба это знали.

Наконец Маллен остановился у навеса и увидел заднюю часть неисправного беспилотника со снятым пропеллером. Он помрачнел.

Меня вдруг охватило острое чувство клаустрофобии, несмотря на то, что мы стояли на стояночной площадке. Пока я рассказывал Маллену о наших успехах, опустив всякое упоминание о проблемах со снабжением, его лицо оставалось непроницаемым.

Как гласит старая военная мудрость: никогда не превращай четырехзвездного генерала в своего ответственного исполнителя. Это значит, что не следует нарушать порядок подчиненности и выставлять свое грязное белье на обозрение больших начальников. Чтобы уладить какой-либо вопрос, люди такого типа просто звонят другим генералам. И после подобного звонка решение данного вопроса все равно навесят на тебя. Ни один генерал не любит, когда его ставят в неловкое положение звонками коллег, указывающих на недостатки в работе его подразделения.

Я не мог понять, что у Маллена на уме. По выражению его лица нельзя было судить, какое впечатление на него произвел мой рассказ. Под конец он остановился перед начальниками наших обслуживающих бригад.

— В чем вы испытываете самую большую трудность? — спросил адмирал.

На смене был Джим, один из моих лучших технических руководителей. Он был толковым малым. Молодой и энергичный, он часто творил чудеса с нашими потрепанными летательными аппаратами. Однако у него не было большого опыта общения с высшими офицерами, не говоря уже о председателе Объединенного комитета начальников штабов. Поэтому он бросил на меня взгляд, словно вопрос был адресован мне.

— Сэр… — начал я.

Маллен меня перебил.