Да, пора уже встретиться, решил Виктор. Но о Рефате говорить нельзя. Это даже в интересах дела. Ведь только благодаря ему он получил фотоснимки.

В семь вечера Виктор все еще сидел в кабинете. За окном было темно и дождь лил как из ведра. Виктор перезвонил в госпиталь. Занозин все еще был в коме, и дежурный врач ничего обнадеживающего сказать не мог. Наконец зазвонил мобильник.

— Ну как? — спросил Георгий. —Ты уже готов поговорить?

— Да. Но только не по телефону… У меня фотографии…

— Какие фотографии?

— Очень важные.

Георгий замолчал. Видимо, он и сам понял, что фотографии по телефону не передашь.

— Ладно, — сказал после паузы Георгий. — Ты где сейчас?

— В райотделе.

— Фотографии с собой?

— Да.

— Хорошо. Возьми их. Через полчаса возле въезда на стройплощадку недостроенного выставочного зала справа от Октябрьского дворца. Там два телефона с козырьками. Возле них.

Виктор посмотрел на деревянную вешалку, стоившую в углу кабинета. Там висела дежурная «гаишная» плащ-палатка. Висела давно, благодаря майору, выбившему у завхоза по одной плащ-палатке на каждый кабинет. Что он тогда сказал? Что мент с зонтиком — это безоружный мент с занятыми руками. И действительно, ни одного зонтика на вешалке не было, да и вообще Виктор не мог вспомнить хоть кого-то из райотдела, кто бы ходил с зонтиком. «Бред какой-то», — подумал Виктор. Нет, наверняка ходят его коллеги с зонтиками. Просто он не обращал на это внимания. Но вот ему сегодня придется идти без зонтика. Придется идти в плащ-палатке. Эта мысль вызвала у Виктора улыбку. А почему нет? Пусть его принимают за гаишника.

Прогулявшись под дождем, Виктор вышел к недостроенному выставочному залу напротив верхнего выхода станции метро «Крещатик». Стал под козырьком двойного телефона-автомата, ерошенного по-сиамски задними стенками. Часы показывали без четверти восемь. Оглянулся. Мимо проезжали машины. В аквариуме станции метро стояли какие-то люди. Кто-то выходил, выставляя сперва из дверей станции свой зонтик. «Откуда он придет?» — подумал Виктор.

— Полчаса прошло? — рядом раздался знакомый голос. Виктор увидел ноги по другую сторону железной стойки, к которой крепились оба телефонных автомата.

— Оставайтесь на месте, — сказал Георгий. — Мы же хорошо друг друга слышим. Давайте фотографии.

Виктор протянул конверт под промежуточную железную стеночку.

— А теперь расскажите, что там.

— Двое в джинсовых костюмах удирали из Киева на следующий день после смерти Броницкого… Двое других пасли их в Польше до границы с Германией. Один из них — короткостриженный — капитан Кылимник из штаба погранвойск.

— Молодец, — удивленно произнес Георгий. — Как тебе удалось это добыть?

— Свои люди в Польше… тайна следствия…

— Пускай, — сказал Георгий, — главное, чтобы результат следствия не был тайной… А что теперь будешь делать? Вопрос застал Виктора врасплох.

— Займусь Кылимником, — после паузы сказал он.

— Не надо. Я сам им займусь. Давай без самодеятельности.

— Да, но я ведь веду это дело, а не вы? — вырвалось у Виктора. — Это же меня хотели убить, когда стреляли по машине! — Тише, тише! — спокойно заговорил Георгий. — Давай уясним главное. Дело веду я, а ты — официальное лицо, ответственное за дело.

— Официальная мишень?

— Да, — согласился Георгий. — Мишень. Но я тебя оберегаю. Если не уберегу — судьба. Но если доведем дело до конца — все медали твои! А я так и останусь в тени. 0'кей? Ты пойми, что раз процесс пошел трупами, значит, он пошел к финалу и теперь надо просто чаще оглядываться по сторонам и уклоняться от пуль. Это тебя касается! Ты как домой поедешь?

— На метро.

— Возвращайся в райотдел и возьми дежурную машину. Пускай тебя отвезут и проведут до квартиры. Утром перезвоню. Фотографии обязуюсь вернуть.

Виктор занервничал, понимая, что разговор подошел к концу.

— А что ж мне теперь, я один, без помощников…

— Я тебе найду кого-нибудь, — пообещал Георгий и вышел из-под козырька.

Виктор шагнул под дождь, смотрел вслед Георгию, подходившему к стоявшей возле забора стройки машине. Георгий был повыше и покрупнее Виктора, но его спина, он сам, одетый в темный длинный плащ, с широким зонтиком в руке, уже растворялся в неосвещенной уличной темноте. Раздался щелчок, и машина подмигнула фарами. Это была обычная «восьмерка».

В тусклом свете, возникшем в кабине «восьмерки», Виктор попытался рассмотреть черты его лица. Но это ему не удалось.

Машина выехала на брусчатку и покатилась вниз к Крещатику.

На башне Дома профсоюзов загорелось время: 19.59.

Виктор шел в сторону райотдела, а вдогонку ему неслись удары башенных часов.

* * *

Наступил «рабочий» день, но надежды Ника на то, что Сахно успокоится и снова станет нервно-покладистым, как это было обычно, не оправдались. Уже в девять утра, ничего не говоря, Сергей поднялся, подлил молока в блюдце своей черепахи и, прихватив чемоданчик, вышел, осторожно закрыв за собой дверь. Он, видимо, думал, что Ник спит. Но Ник только притворялся спящим. Он понимал, что любое его действие или слово вызвало бы сейчас громкую перепалку, от которой бы планы Сахно не поменялись, но зато настроение Ника было бы убито на целый день.

* * *

Оно и так оказалось убитым, как только проурчал под окнами мотор отъезжающего неизвестно куда похоронного лимузина.

Ник встал, но даже к окну подходить не захотел. И так было ясно, что нынешний день в лучшем случае вызовет разочарование у их прямых и косвенных работодателей, в худшем, — приведет к более серьезным последствиям. Ведь они выполняли кем-то продуманную и спланированную операцию. Они разогревали этого Вайнберга, готовили его к «добровольной» беседе. И вот прокол, который нарушит планы и, должно быть, даст Вайнбергу передышку и время подумать.

"А почему он не уезжает? — подумал о Вайнберге Ник. — Ведь если его «достача» идет по нарастающей, то наверняка она может окончиться его смертью?

Любой человек в такой ситуации это понял бы. Да и он, должно быть, не дурак. А может, он уже уехал? И тогда ничего особенно страшного не произойдет из-за того, что они не смогли выехать сегодня в Трир?.."

За окном шел дождь. Переменчивая осенняя погода навевала грусть и воспоминания, но сегодняшняя ситуация нависала над мыслями Ника тяжелой грозовой тучей. Он даже не пытался отвлечь от нее свои мысли. Единственное, что его отвлекло на полчасика — это прогулка под дождем. Но вернувшись, он словно окунулся в совершенно другой воздух, спертый и тяжелый. И первым делом распахнул окно на своей половине. Но быстро понял, что дело было не в воздухе, а в нем самом.