– Давай-ка лучше молиться, чтобы и в субботу им не потребовалась скорая журналистская помощь, – и я улыбнулась.

– Хм, учти, обои считаются вышедшими из моды. – Он подхватил меня под руку, и мы пошли к выходу. – Шторы на окнах – пережиток прошлого. Диваны – отстой и древность.

Как только мы вышли на людную улицу, я повернулась и смерила его снисходительным взглядом.

– Очень смешно. Ну и насмехайся сколько хочешь. А я люблю свою работу. – Я вдруг поймала себя на том, что говорю неискренне, скорее по привычке.

Спустя несколько поцелуев, прерываемых лихорадочным писком сигналов о сообщениях, он нехотя оторвался от меня, на прощание приложив к моим губам большой палец.

– Надо идти.

До субботы еще далеко, но я продержусь, ведь все это время меня будет сопровождать грустный, полный сожаления взгляд, подаренный им на прощание.

– Надо же, вот и наша Полианна, живая и здоровая, – сжимая чашку черного кофе, пробормотала Конни, когда я влетела на кухню.

– Похмелье, что ли? – Уж очень характерная зелень покрывала ее щеки, а под глазами были угольно-черные круги.

– Не то слово, – простонала подруга, сползая на сиденье нового кухонного стула. – Никто мне не напомнил, что «Маргариту» нужно пить в умеренных количествах.

– Я напоминала раньше, да ты что-то не слушала.

– А ты была бы понастойчивей. Лучше бы я вчера осталась с тобой, обмыли бы покупки из Икеа. Но нет, вечера пятницы созданы для танцулек.

– Как скажешь. – Я выразительно посмотрела на ее болезненно-бледные щеки.

Конни подняла новую кофейную кружку, не мою, и окинула взором нашу кухню-гостиную, претерпевшую радикальную трансформацию.

– Тем не менее у нас классно получилось. Не знаю, как мы раньше жили без всего этого.

Операция Хюгге напоминала военную. Конни страстно изложила свои доводы нашему квартирному хозяину и вложила ему в голову, что от добра добра не ищут и грех отказывать двум таким прекрасным, супернадежным и проверенным квартиранткам, как мы. Ведь новые жильцы – это всегда риск, сначала их найти надо, да еще неизвестно, как сложатся с ними отношения. И что вы думаете! Он явился к нам еще до конца недели, мгновенно разобрался с плесенью и заменил бойлер. И тут Конни, уже полностью подчинившая его своей воле, добавила, что в ковре, похоже, завелись блохи. Наш хозяин, хоть и жутко увертливый, тут спасовал и заказал новое серое ковровое покрытие (цвет выбрала Конни), которое и доставили к четвергу.

Объединив наши ресурсы и вложив часть средств, которые мы копили на съем новой квартиры, мы с оглушительным успехом совершили набег на ИКЕА в Кройдоне и вывезли уйму трофеев на раздолбанном грузовом автофургоне бывшего парня Конни.

– А ведь неплохо получилось. – Конни благостно посмотрела на новый бледно-голубой диван с такими же, в тон, подушками и покрывалом, которые красиво контрастировали с более яркими, серо-синими, стенами – их покраской мы занимались полночи в среду. – А уж лампа! Все остальное еще так-сяк, но лампа вообще улет, – улыбнулась она.

– Надеюсь, Меган никогда не вспомнит, во что она обошлась фирме, – прошептала я. Та самая лампа, которую я купила для первой встречи с Ларсом, все это время пылилась в шкафу с канцелярскими принадлежностями, а в пятницу приехала со мной домой. Ради этого я взяла такси – и дело того стоило.

Мы полностью преобразили квартиру, хотя для этого пришлось попотеть и поработать физически и, конечно же, прибегнуть к шопинг-терапии. Я накупила полок и ящиков для хранения вещей, что помогло привести в порядок мою спальню и сделать ее намного привлекательней. Не то чтобы она превратилась в обольстительный будуар, но по крайней мере не стыдно было бы привести кого-нибудь домой на ночь. Не подумайте, никаких конкретных планов у меня не было. Но… Ну всякое же бывает.

– Знаешь, я наконец чувствую себя по-настоящему взрослой. И почему мы не сделали этого раньше? Так ведь намного лучше.

– Хюгге.

– Когда уже ты перестанешь это твердить. – Конни передернуло. – Ох, что-то мне нехорошо. Желудок крутит просто ужасно. – Она поднялась и включила чайник. – А еще мне нужен кофе, иначе снова завалюсь в койку, и день, считай, пропал. Ты когда идешь встречаться со своим мальчиком-красавчиком? Запланировали целый день на подготовку?

Я невольно заулыбалась.

– Его зовут Бен, запомни. – От волнения у меня у самой в желудке то и дело возникали какие-то дурацкие спазмы. – А ухожу я в полседьмого. – Я сверилась с мобильным. – Через семь часов и двадцать шесть минут.

– О-о, что это с нашей Кейт? Никак большая любоф?

Я закрыла глаза, чувствуя, как щеки заливает румянец.

– Он мне очень нравится, очень.

– Уточните, как именно он вам нравится: очень-очень или очень-очень-очень? – Конни прижала ладони к сердцу, изображая экстаз.

– Какая же ты дурочка. – Я постаралась напустить на себя серьезный вид, но с Конни это было невозможно.

– На себя посмотри, смайлик ты ходячий, – поддразнила она, тыкая пальцем в уголок моего рта.

– Ну все, хватит, – и я оттолкнула ее руку.

– Сеструха, оторвись как следует. – Конни быстро обняла меня и тут же отпустила. – Этот Бен, по-моему, тебе подходит, не то что Джош. Тот только нервы тебе мотал.

– Бен прелесть. Возможно даже, он… – И я рассказала подруге о нашем первом знакомстве, которое Конни сочла невероятно романтичным.

– Тот самый, – закончила она мою фразу.

– Не сглазь, я боюсь. – И я подняла руку со скрещенными пальцами.

– Не стану. – Конни наклонила голову набок. – А вообще, ты изменилась, стала какой-то другой… Может, все же в этом хюгге что-то есть. – Некоторое время мы молча любовались своим похорошевшим домом. – Забавно, правда? Вот так миришься с какими-то вещами, терпишь. А потом вдруг задумаешься… начинаешь что-то делать и сам меняешься, даже внешне, – размышляла она, оценивающе изучая меня.

– Ты что, в психоаналитики записалась? – сварливо спросила я.

– С тех пор как ты вернулась, в тебе что-то изменилось, ты стала более… – Конни помахала в воздухе рукой, подбирая нужное слово. – Певучая.

– Певучая? Я чувствую себя Марией фон Трапп[31].

Конни хмыкнула.

– Точно. Того и гляди запоешь «Любимые вещи»…

Хотя я сделала очень серьезное лицо и укоризненно покачала головой, в голове тут же зазвучали знакомая мелодия и голос Джулии Эндрюс. Песня так и заплясала, норовя сорваться с кончика языка.