По роду своей работы прокурор должен обладать безотказной памятью. Должен помнить законодательство и статьи уголовного кодекса, знать права и обязанности военнослужащих и многое другое, в том числе, например, и то, но чьей вине неоднократно вовремя не доставляли горячую пищу на передовую, должен помнить жалобу авиационного техника, но ошибке направленного в пехоту, и просьбу связиста, с матерью которого несправедливо обошлись где-то в прииртышском райцентре.

А Пруту уже под пятьдесят, память у него неважная, поэтому он и не расстается с блокнотом».

По книге Громова, Прут любил говорить: «Нужно хорошо выполнять свои служебные обязанности!» И еще: «Война — это труд». Лев Давидович всегда требовал полной ясности. А однажды он поддержал предложение следователя о разрешении дела рядового Духаренко, допустившего самовольную отлучку, в дисциплинарном порядке, не передавая его суду. Военного прокурора за глаза называли уважительно «стариком», который говорил со своим подчиненным перед трудной командировкой так:

«— Все продумал как следует?

— Вроде как.

— К сожалению, это не всегда удастся сделать в полном объеме. Готовь себя ко всяким неожиданностям».

«Все неожиданности учесть нельзя. На то они и неожиданности», — при случае добавлял «старик».

Более того, прежде чем следователю отбыть в дальнюю командировку, Прут всегда настаивал взять с собой надежного помощника» без которого — ни шагу. Позднее, он как-то в сердцах сказал следователю, проявившему в деле особую прыть: «Одну смелость нужно пускать в ход лишь в тех случаях, когда не хватает ума…»

Прут мог и дисциплинарно наказать пятью сутками домашнего ареста. Но его наказание носило, скорее, чисто символический характер, так как домом у следователя на фронте была прокуратура. А еще он постоянно обучал своих подчиненных, начиная разбирать дело прежде всего с промахов. Признавал Прут и свою вину. Однажды разрешая организовать «свободный поиск», подчеркнул Громову:

«— Придумай подходящую легенду. Сними с петлиц юридические эмблемы. И помни, что времени в обрез, не увлекайся. Обстановку на фронте ты знаешь».

Для Льва Давидовича было важно, чтобы дело было успешно доведено до конца. При этом хвалить не любил, а вот награждать не забывал, и делал это, судя по всему, всегда неожиданно. Как пишет Громов, «после моего возвращения Прут, оказывается, успел написать на меня представление о награждении. Сделал он это втайне…».

Передо мной наградной лист представления к медали «За боевые заслуги» на Громова Сергея Михайловича:

«Военный юрист т. ГРОМОВ СМ. является военным следователем 275 сд со дня ее формирования, проходя вместе с дивизией весь ее боевой путь.

Находясь все время в 982 сд, тов. ГРОМОВ заканчивал быстро и оперативно расследование по всем возникающим чрезвычайным происшествиям, проявляя свою инициативу в раскрытии таких преступлений, как членовредительство, измена Родине, и др. воинских преступлений.

В ноябре м-це 1941 г. тов. ГРОМОВ вскрыл бандитскую группировку, разграбившую партизанские хранилища.

Расследовал и дважды разыскал бежавшего бывшего работника штаба 37 армии ЦВЕТКОВА, сфабриковавшего ряд документов: освобождение от воинской службы и другие.

Большую помощь командованию т. ГРОМОВ оказывал своевременной постановкой вопросов о необходимости тех или иных нарушений революционной законности в обслуживаемых им частях.

Не ограничиваясь этой работой, т. ГРОМОВ, будучи тесно связан с красноармейской массой, проводил и проводит большую массово разъяснительную работу с бойцами по разъяснению законов, ответственности за нарушения воинской дисциплины, но борьбе с изменниками Родине и т.д.

Эти беседы проводятся непосредственно в роте, взводе, вплоть до отделения.

Тов. ГРОМОВ проводит свою работу в любых сложных условиях боевой обстановки, не считаясь ни с трудностями, ни с отдыхом.

Своей оперативной работой тов. ГРОМОВ помог командованию полка успешно выполнить ряд боевых задач в августе и сентябре м-цах с.г.

Храбрость, спокойствие, самоотверженность — являются характерными для тов. ГРОМОВА чертами.

По оценке Военного прокурора дивизии, т. ГРОМОВ является лучшим ведущим следователем…» (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 682 524. Д. 912. Л. 367).

Как пишет в «Записках военного юриста» А.З. Асовский, «в условиях войны работа военной прокуратуры была многообразной и разносторонней, однако с организационной и функциональной точки зрения она по-прежнему укладывалась в две основные формы — общий надзор за законностью и уголовное преследование преступлений».

Собственно, все так и было, если бы не некоторые нюансы. Например, один из военных следователей военной прокуратуры стрелковой дивизии, правда, еще до войны, умудрился за первые пять месяцев своей работы в должности закончить 57 уголовных дел, из которых 55 было направленно в военный трибунал. При этом известнейший военный юрист, имени которого я не называю умышленно, за плечами имел семилетнюю трудовую и профессионально-техническую школы, 3 курса экономического факультета. И только через несколько лет после войны он окончил Всесоюзный заочный юридический институт. Получается, что в месяц такой следователь расследовал более десяти дел. Интересно, какова же была объективная сторона такой работы?

Военные прокуратуры на фронте обычно располагались в третьем эшелоне. То бишь вдали от передовой. Если это военная прокуратура дивизии, то расстояние от линии фронта составляло порядка 10 километров. Если ранг прокуратуры был выше, то еще дальше. У каждого военного следователя в дивизии был свой транспорт — верховая лошадь. В прокуратуре фронта — автомобиль. Несмотря на наличие транспорта, следователю приходилось преодолевать огромные расстояния, попадать и под бомбежки, и под обстрелы. А проще говоря, рисковать жизнью.

Допросы проводились в самых разных местах, самых разных погодных и полевых условиях. Хорошо, если в блиндаже, где можно было более или менее безопасно сесть и положить на один из порожних ящиков от мин свою полевую сумку, извлечь из нее бланк протокола допроса и подложить под него кусок картона. А если допрос проводился непосредственно в траншее? А если во время боя? И было лишь тогда хорошо, когда допрос проходил во время обыкновенного утреннего обстрела наших позиций немцами. К нему можно было привыкнуть быстро.

Процесс работы следователя сопровождался периодическими докладами прокурору. Выслушивались самые различные мнения, и они нередко разделялись. Но мнение прокурора было решающим.

По окончании любого расследования следователь военной прокуратуры должен был обязательно заручиться прокурорским согласием. Так было заведено. Ибо мнение первого и последнего могли разойтись.

Сегодня можно с великим трудом найти литературу о работе следователя военной прокуратуры в годы войны. На самом деле ее очень мало. А если вы найдете, то там не будет никаких рассказов о деле, подобном делу Короткова. Тогда говорить об этом из-за секретности было опасно, а теперь, когда участников тех событий среди нас нет, говорить просто некому. Остаются дела, на которых до сих пор стоит гриф «совершенно секретно». И все же отдельные рассказы ветеранов военной прокуратуры заслуживают нашего внимания хотя бы из-за некоторых особенностей их работы в то время.