Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У нас на лечении находится также миссионер Суберан из Нгомо, чрезвычайно изнуренный длительной малярией. В первые дни состояние его из-за сердечной слабости было настолько серьезным, что новому доктору пришлось дежурить возле него по ночам.
* * *
16 марта, возвращаясь после двухдневной поездки на катере, я вижу на причале рядом с доктором Нессманом стройную фигуру мужчины в несколько небрежной позе кавалерийского офицера. Это наш новый врач, доктор Марк Лаутербург.
Он успел уже основательно познакомиться с Африкой. На мысе Лопес, когда он перебирается с парохода на берег на маленьком, подхваченном на море каноэ с гребцами-неграми, на них налетает торнадо. По счастью, ветер дует с моря, и буря выбрасывает каноэ куда-то на берег. Багаж его был снят с парохода раньше и в полной сохранности перевезен.
Путь от Мыса Лопес до Ламбарене наш вновь прибывший доктор вместе с полутораста неграми проделывает на маленьком буксире, который тянет тяжело нагруженную утлую баржу. В пути он становится свидетелем ночной драки между неграми-пассажирами и жителями одной из деревень. Негры-пассажиры решили ночевать на суше, ибо сочли баржу, куда их запихали, местом ненадежным, а жители деревни ни за что не хотели пустить их на берег.
Доктор Лаутербург не ожидал, что больница наша так велика. Койки в бараке для послеоперационных больных к его приезду уже готовы, и он может сразу же приступить к работе. Первый, кого ему приходится оперировать, — это больной сонной болезнью с воспалением плевры, которому надо произвести резекцию ребра. Несчастного этого зовут Йезу, это дикарь из отдаленных районов У нас он уже несколько месяцев. Сонную болезнь у него мы как будто вылечили. Но сил, необходимых для того, чтобы организм справился с эмпиемой, у больного совсем не осталось. Мы любим его за кроткий нрав. Как он благодарит за супы, которые для него варят!
— Когда я поправлюсь, — говорит он, — я навсегда останусь у вас. Во время операции, которую мы делаем вместе с доктором Лаутербургом, помощника моего пугает ворвавшийся вдруг в операционную негр:
— Они хотят передушить докторских кур! — кричит он.
«Они» — это бенджаби, которые могут только ползать, и их сообщники. Я бы удивился, если бы они не использовали время, когда и врачи, и все их помощники прикованы к дому, чтобы наполнить свои кухонные горшки!
19 марта на рассвете совершенно неожиданно умирает г-н Рупин, мой пациент, пострадавший от солнечного удара. Еще накануне он обсуждал с нами планы своего возвращения домой. Хоронят его на католическом кладбище одновременно с матерью Жозефа, славной старухой.
Как тяжело писать письма, в которых я должен сообщить близким умершего у нас европейца о его последних днях и о кончине!
Из любви ко мне после трех недель, проведенных в трауре, Жозеф снова возвращается на работу, что я ставлю ему в большую заслугу.
— Доктор — раб своей работы, — говорит он, — а бедный Жозеф — раб доктора.
Одновременно с ним возвращается и плотник-негр Моненцали, у которого от сонной болезни умерла жена. Мне стоило большого труда уговорить его вернуться. Он поставил мне определенные условия. С двенадцати часов у него должен быть двухчасовой обеденный перерыв, а в половине шестого рабочий день его должен кончаться. Никаких сверхурочных часов и никакого принуждения к работе. Я не решаюсь даже написать здесь, какое жалованье мне пришлось ему положить. При всем этом я должен быть доволен тем, что он ввел меня в такое искушение. Это один из лучших плотников во всей округе, и он мог бы в любую минуту найти себе более удобное и выше оплачиваемое место. Остановив свой выбор на мне, он делает это из чувства привязанности.
Рука положенного к нам по поводу укуса человеком столяра Вендакамбано хорошо зажила. Он уехал домой, якобы для того, чтобы быстро устроить свои дела и потом вернуться ко мне и отработать обещанные два месяца. Однако, как я вскоре узнаю, он собирается поступить на новое место.
В докторе Лаутербурге меня не перестает удивлять еще и то, что он в одном лице ухитряется совмещать оперирующего врача и операционную сестру. Но он мужественно справляется со своей двойной ролью. Туземцы называют его «Нчинда-Нчинда», что означает «человек, который здорово режет». Доктора Нессмана они зовут Огула, что значит «сын вождя». Под «вождем» они разумеют меня.[68]
Операций проводится последнее время много. Когда речь заходит о травматических повреждениях конечностей, Нчинда-Нчинда не сразу соглашается с заведенным мною правилом по возможности воздерживаться от ампутаций. Мы вынуждены отказываться от ампутации даже в тех случаях, когда в Европе она считалась бы делом само собой разумеющимся, ибо могла бы спасти человеку жизнь. Здесь это будет означать, что до самых отдаленных районов донесется весть, что доктор в Ламбарене отрезает людям руки и ноги, и очень многих это так напугает, что они перестанут обращаться к нам за помощью.
До сих пор мне не пришлось жалеть о моем стремлении быть доктором, оставляющим руки и ноги на своих прежних местах. Возможности этой я обязан метилвиолету. Им мы лечим каждую травму конечностей, какой бы тяжелой она ни выглядела, а тяжелыми выглядят обычно всё подобные травмы. Однако, по моим наблюдениям, действенными оказываются только влажные повязки с метилвиолетом. Сухие же или подсыхающие повязки могут, напротив, оказать вредное действие, ибо иногда бывает, что метилвиолет в самом слабом разведении покрывает часть раны коркой и образует непроницаемый слой, под которым инфекция распространяется еще больше. При фурункулах, панарициях и всех едва открытых нагноениях лечение сухими повязками с метилвиолетом может иногда привести к совсем худым последствиям. Итак, повязка с метилвиолетом должна всегда оставаться влажной, чтобы не дать этому красителю образовать сухой осадок. Только тогда средство это безопасно и действует в полной мере.
Таким образом, на рваную рану накладывают марлю, которую смачивают водным раствором метилвиолета. На этот кусок марли через