– Но это не восполняет недостаток любви. Мне следовало знать об этом. Мой отец всегда был так строг со мной. Я знаю, что он это делал, чтобы уберечь меня, но все равно…

Мюйрин снова вздохнула, пытаясь отогнать эти мысли. Она решила не грустить в последнюю ночь, которую проведет с Локлейном после такого долгого перерыва, и неизвестно, что их ждет впереди.

– А твоя мать?

– Тоже очень строгая, строже ко мне, чем к Элис, всегда такой послушной дочери.

– Ты похожа на отца или на мать?

– Вообще-то на обоих, – ответила Мюйрин через некото­рое время.

– Тогда они, наверное, очень симпатичные, – сказал он, целуя ее розовые губы.

– Моя сестра красивее всех в семье: у нее белокурые волосы и статная фигура. Меня с ней не сравнить.

Он провел рукой по ее спине и еще сильнее прижал ее к себе.

– Дорогая, тебе это и не нужно. Когда ты входишь в комнату, все мужчины смотрят только на тебя.

– С твоей стороны это очень любезно.

– Что мне сделать, чтобы убедить тебя, что ты прекрасна? – спросил Локлейн, целуя ее глаза и щеки.

– Я могу кое о чем таком подумать, но только если ты со­гласишься, – с улыбкой сказала она, проводя своей рукой все ниже и ниже.

– Иногда тебе в голову приходят воистину замечательные идеи, Мюйрин, – прорычал он, а она гладила его всего с ног до головы, растирая и массируя его тело.

Я хочу запомнить это навсегда, каждый сантиметр этого тела, каждое движение, каждый жест, думала она, лаская Локлейна.

Вскоре он полностью овладел ее телом, пытаясь управлять их невероятной страстью, лаская ее до тех пор, пока она на­конец уже не могла сдерживать себя.

– Локлейн, прошу тебя, иди ко мне, – страстно попросила она, открываясь ему навстречу, словно цветок.

– С радостью, любовь моя, ведь ты тоже идешь ко мне.

Гораздо позже он тихо заметил:

– Интересно, будет ли у нас так всегда. Даже когда я держу тебя в объятиях, когда я чувствую тебя, проникаю в самую глубь тебя, я все еще отчаянно хочу тебя. Иногда мне кажется, что, когда тебя нет, я схожу с ума, но иногда, когда я в тебе, бывает еще хуже. У меня нет слов. Я не знаю, как это еще описать, – до­бавил он, увидев, что она нахмурилась.

Она мягко его поцеловала.

– Тогда не описывай, просто чувствуй. Когда она легла рядом с ним, он спросил:

– Я могу остаться на всю ночь?

– Да, если хочешь. Он улыбнулся.

– Никаких «если», любовь моя.

Очень скоро серый зимний солнечный свет начал пробиваться через окно. Мюйрин высвободилась из объятий и быстро по­мылась водой из ванны. Она поспешно оделась, натянув не­сколько вещей под красное шерстяное платье. Затем завязала накидку на шее.

Она выставила маленькую сумку, упакованную прошлым вечером, на ступеньки, и вернулась, чтобы в последний раз поцеловать Локлейна. Он обвил ее руками и одарил теплым поцелуем. И только когда потянулся к ее груди, вдруг понял, что она почему-то уже одета.

– Черт, опять день, и нам пора на работу, – вздохнул он, сонно открывая глаза.

– Не совсем. Локлейн, мне очень неприятно, что приходит­ся делать это именно сейчас, когда все так запутанно, но мой отец болен. У него был удар. Я оставила тебе письмо на столе, а мне надо ехать.

– Что? Твой отец! Подожди, я поеду с тобой! – он спустил ноги с кровати и потянулся за вещами.

Она грустно покачала головой.

– Но ты необходим здесь.

– Тебе же нужна моя поддержка. Я знаю, как тебе нелегко. Она жестом остановила его.

– Нет, Локлейн, тебе не обязательно быть со мной. У меня там сестра и мать. Со мной все будет в порядке. Так или иначе, я справлюсь. Мне нужно, чтобы ты хозяйничал здесь, пони­маешь?

Он нахмурился, и было видно, как он страдает. Он никогда не был более привлекательным и более потрясенным.

– Наверное, надо сказать тебе «спасибо» за то, что ты хотя бы сообщила мне об этом, а не просто взяла да и уехала. Ты же знала это вчера вечером. Ты знала и не говорила мне! И кто же из нас кого предал? Ты использовала меня для собственного удовольствия, разве нет?

В ней закипала злость.

– Прошу прощения, но, по-моему, я все возместила тебе сполна. Когда…

– Нет! Не говори этого! – Локлейн поднял руку и покачал головой.

Он надел рубашку и сел на край кровати, уставившись в пол, упершись локтями в голые колени и сложив руки так, словно молится, – поза, символизирующая полное отчаяние.

Наконец он поднял голову и посмотрел на нее:

– Прости. Я понимаю, тебе надо ехать. Я не хочу, чтобы мы об этом спорили. Но скажи честно, Мюйрин, ты собираешься возвращаться?

Она опустилась на колени рядом с ним и взяла его за руку.

– Локлейн, поверь мне, я хочу вернуться. Но я ужасно уста­ла. Сейчас я не могу принимать никаких решений, потому что не знаю, чем закончится судебное разбирательство, как обсто­ят дела с моим отцом и все остальное. Единственное, что я знаю определенно – что закладную нужно выкупить. Кристофер слишком жадный, он пойдет на все, лишь бы заполучить Барнакиллу, а Нил и Филип думают, что нужно срочно сократить затраты и продать поместье. Я не хочу этого делать, но если они перестанут нам оказывать такую поддержку, как раньше, то мы обречены.

Он в нетерпении вырвал свою руку и принялся вышагивать по комнате, словно зверь в клетке.

– Опять ты о поместье. Я говорю о нас! Она удивленно моргнула, глядя на него.

– Ты знаешь, что ты для меня значил все эти месяцы. Я ду­мала, наша последняя ночь вместе только доказывает это. Про­шу тебя, не делай так, чтобы мы расстались врагами. Я не хочу с тобой спорить и ссориться. Я уже устала от этого. Я не хочу, чтобы мы расстались, наговорив друг другу всяких глупостей со злости, а впоследствии об этом пожалели.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – вдруг заявил Локлейн, привлекая ее к себе для страстного поцелуя.

– Но я должна! Мой отец! Мне нужно ехать, Локлейн. Они ждут меня. Но я вернусь, как только смогу. Мы еще увидимся, клянусь, – уверяла она, гладя его по щеке.

Она осторожно высвободилась из его объятий и повернулась к двери.

– Подожди минутку. Дай мне хоть одеться и проводить тебя до причала.

– Нет, не надо, пожалуйста. Это будет слишком тяжело. Да­вай попрощаемся здесь, а не там, где на нас будут смотреть человек сто.

– Потому что ты стыдишься меня! – упрекнул ее Локлейн.

– Нет, потому что это не касается никого, кроме нас. Я не хочу, чтобы кто-нибудь что-то испортил, посмеявшись над нашими чувствами, – ответила Мюйрин, с любовью глядя на него.