Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похоже, нет в окр. действительности такой зеркальной возможности, которой главный герой книги не использовал бы по назначению. Весь мир для поэта — сплошное Зеркало.
Книга Отражений Вишневского есть чудовищная смесь несоединимого, но тем не менее соединяемого по авторскому велению, по детскому его хотению быть на виду и на слуху, быть в кадре, впрочем, об этом, повторяю, ниже (хотя и некуда). Что до смеси, то в парфеновской эстетике старых песен о главном стоит повенчать такие культовые составляющие, как Мазь, ассоциирующую с поэтом, и коктейль Молотова, — в итоге получим КОКТЕЙЛЬ ВИШНЕВСКОГО — он взрывчат. Но это оптимистическая трагикомедия: жертв вроде бы нет, зато все в конфетти…
Здесь все и всем — и городу, и мЭру… И мысли о Родине. и ерничества в меру, и немного солнца в холодной воде, и о Боге обязательно… И криминал, куда ж без него, и любовь, большая и малая да удалая… Лирика самая что ни на есть новомужская: «Я возлягу — и ты возликуешь…» Вот так — не возле, не вокруг да около. Любовь не в бровь, а в том числе и в глаз.
Возможно, где-нибудь в «Собеседнике» или в уважаемом мной «Вечернем клубе» всеохватный публицист-вундеркинд Дмитрий Овнов (чью пассионарность и не-истововиссарионность отмечал сам Борис Кузьминский в «Независимой газете»), форсируя голос в режиме «Доколе?!», воскликнет: «Частотность спряжения Вишневским глагола «трахнуть» запредельна!» У нас же задача совсем иная: сказать о Вишневском как о фигуре знаковой.
Ибо феномен Вишневского все же имеет место: народ знает не только его стихи, но и его лицо. Вольно или невольно. но он уже доказал, что поэт должен правдоподобно выглядеть (и почему-то с каждым годом все лучше).
А когда-то Владимир Вишневский писал вполне добротные лирические стихи, изредка публиковавшиеся в журнале, одноименном с его затянувшейся литературной юностью. Но лирика, понятно, не принесла бы ему ни видимости, ни слышимости.
И это он же, тогда же, все еще работая «молодым поэтом», с простодушием, видимо, не достойным лучшего применения, воскликнул, делясь сокровенным:
Как хочется жизни при жизни!..
Простой человеческой радости.
При нынешней дороговизне
Дешевой ищу популярности.
(Характерно, что в этих строках В. В. предсказал не только грядущие повышения цен. Впрочем, как показывает «жизнь при жизни» в такой стране, как наша Расея, совсем уж дешевой популярности не бывает.)
И, наконец, это он же, тот самый Вишневский — послушаем, как он сегодня откровенничает со сцены: «Когда-то я писал длинные стихи о неразделенной любви, сегодня пишу короткие о разделенной. Которую в шутку называют сексом (а это ведь идеальная модель взаимности)…» (Аплодисменты).
Или, вот еще, о себе, лоббируемом:
Пока не долетел предмет из зала,
пока читатель с помповым ружьем,
а то и не амурным арбалетом,
меня, поэта, слова не лишил,
успев сказать — сказался я поэтом!
В одной строке — к примеру, о любви:
«Любимая, час дружбы нашей пробил!..»
Утвердив в словесности нашей Одностишие как жанр, инфицировав этой бациллой огромные слои населения и породив тьмы и тьмы последователей и подражателей — с их конкурсами от Таганрога до Израиля, — соблазненных кажущейся легкостью моностиха, дав людям некий новояз, — Вишневский являет собой тенденцию. Как фигура он оказался востребован эпохой клипового сознания, сформированного прежде всего Телевидением.
На вторую строку ни у кого уже нет ни времени, ни сил. Успеть в одной!
Вишневский успевает. И даже «пре». И вообще, наш пострел.
Прошло всего каких-то десять лет.
И вряд ли скажешь, что меня тут нет.
Стало видно всем, как я стою.
И видно стало всем, как я пою.
Видно, еще как видно. Раскадровка его жития — достояние почти всех телеканалов и. соответственно, миллионов глаз.
Вишневский на сцене «Фалден Голласа», при вручении ему звания «Светского Льва» в номинации «Писатель. Мужчина».
Вишневский на звездной дорожке «Кинотавра» весь в белом.
Он же в «Белом попугае», изображая Человека в маске… Кота, которую срывает со словами «Мяу не покажется!..»
А никому и не кажется мало — скорее, наоборот. При виде Того, Кто. Светясь и повторяясь (спасибо, хоть перестал исполнять «Спасибо мне, что есть я у тебя»). Практически повсеместно. Порхая и звезда. Излучая улыбчивость и успешность. А то!.. Положение светского льва обязывает. Быть в телевизоре, а не вне его!.. Выбиваясь в передовые ньюсмейкеры. Когда всякий твой «чих» отразит св. хроника «МК».
Видно, даже очевидно и другое. Простейший анализ почти любого стихотворения нынешнего Вишневского показывает, что все его худ. средства и приемы, вся образная система, если о ней вообще сегодня позволительно говорить, ориентированы на визуальность, на эстрадное и, в конечном счете, телеисполнение. Тотальная визуализация облика, творчества, бытия, если угодно.
Вишневский сделал авторское стихосложение номинацией поп-культуры, и оно в ответ сделало его. И продолжает делать. Случай тяжелый, но — известный. Телесуществование погубило многих не менее достойных.
Между тем проблем с самооценкой у В.В. нет:
Я памятник себе нерукотво…
Да нет, не воздвигал, но так уж вышло.
Что есть уже фундамент для него:
НАРОДУ ПОСВЯТИЛ Я ОДНОСТИШЬЕ!..
Вот вам и вишневская версия «Памятника»!.. С высот постамента при жизни можно и Пушкина подправить, симулируя при этом пиетет —
«ПОЭТ, ВОЗДОРОЖИ ЛЮБОВИЮ НАРОДНОЙ!»:
Такой добиться должен ты
любви народной в идеале,
чтоб и крутые, и менты
тебя в обиду не давали.
Похоже, не дают ни те, ни эти.
А ведь, в сущности, Вишневский сдержал слово, данное себе десять лет назад:
Я тут ходил снимать усталость.
А на прогулке думал: «Блин,
Недолго мне еще осталось
Вот так, неузнанным гулять!..
Наркотик узнаваемости довершил самоистребление Дара — несомненно имевшего место в данной физической оболочке. Вишневским проделана над собой большая работа. Недаром он так любит цитировать Тарковского (не без кокетства) в многочисленных интервью:
Что сделал я с высокою судьбою.
О боже мой, что сделал я с собою!
Заявив тезу «ВИШНЕВСКИЙ КАК ЯВЛЕНИЕ И ЕГО ЯВЛЕНИЕ НАРОДУ» — что мы имеем в итоге?