– Может, ей стоило бы вместо этого самой начать писать?

– Я просила ее об этом, но она не хочет. Говорит, что не может. Что у нее не получится так сразу снова взяться за кисть.

Говоря эти слова, Розильда не переставала разрисовывать страничку в блокноте и даже не подняла глаз, когда я спросила:

– А как же Арильд? Разве она им не интересуется?

– Конечно, интересуется. Но Арильд… я не знаю, он словно не от мира сего.

На мгновение наступила пауза. Был слышен только звук карандаша, вычерчивавшего узор в блокноте. Я произнесла:

– Меня мучает совесть из-за Арильда. Никогда бы не подумала, что он воспримет все эти мои проделки так серьезно.

– Да и кто бы мог так подумать?

– Стало быть, он все еще переживает?

– Он утверждает, что нет. Говорит, что забыл обо всем. Но честно говоря… не знаю. Арильд ведь не такой, как все.

– Чем он сейчас занимается?

– Ничем особенным. Он ни над чем не работает, если ты это имеешь в виду.

– Но как же он тогда проводит время?

– Читает и размышляет – все как обычно…

– Конечно же, читает философов?

– Полагаю, да. Мы хотели, чтобы он поехал сюда с нами, но нет. Он не хочет уезжать из замка.

– Может, это потому, что он не хочет встречаться со мной?

– Может… не знаю. Хотя нет, хочет, наверное, но только не вместе с нами. Чтобы не чувствовать, как за ним наблюдают.

– Берта очень дружна с ним?

– Да. Они переписываются. Ему повезло, что есть Берта.

Розильда взглянула на меня:

– А кстати, почему ты не приехала на Пасху?

– Это непросто объяснить… Понимаешь, я уже давно не бывала в замке. Я была очень занята своей работой. А может, чувствовала, что наши пути разошлись. Тогда лучше не встречаться некоторое время.

– Ты хочешь сказать, мы стали удаляться друг от друга?

– Не знаю. Сейчас, когда ты рядом, я этого совсем не ощущаю, но… я не знаю.

Розильда сидела на диване, а я рядом в кресле. Вдруг она вскочила и подошла ко мне. В глазах у нее блестели слезы.

– Каролина, ты думаешь, мы отняли у тебя маму, да?

Розильда провела рукой по моим волосам. Мне нечего было сказать. Я лишь покачала головой, и она продолжила тихим голосом:

– Мы разговаривали об этом, я и Арильд. И ты должна знать, мы не хотели этого. Ты наша сестра, и мы хотим, чтобы ты была с нами.

– Чтобы я жила в Замке Роз? Не это ли ты имеешь в виду?

Розильда озадаченно посмотрела на меня.

– Нет, в точности я не знаю… У тебя есть твой театр, и я понимаю, что ты не захочешь жить в Замке Роз. Я и не думала так. Скорее уж мне хотелось бы возвратиться в художественную школу в Париже, но сейчас это вряд ли возможно…

– В Стокгольме тоже есть художественные школы. Да и квартира эта понапрасну пустует.

– Ты думаешь, что мы, ты и я, могли бы жить здесь вместе?

В словах Розильды на мгновение послышалась надежда.

Но я говорила о другом. Она почувствовала это и спросила, почему я не допускаю и мысли о том, чтобы жить в квартире мамы.

– Но ведь у меня есть свой дом, – уклончиво ответила я. – Но мы все равно могли бы встречаться. Представь себе, как было бы хорошо, если бы ты переехала в Стокгольм, Розильда!

Но она молча покачала головой.

– Почему нет? Это могло бы стать хорошим решением, ты только подумай!

Розильда не ответила; она встала и молча вернулась на свое место на диване.

– Это из-за Арильда? – спросила я.

– Отчасти.

– Но ведь вы могли бы переехать сюда втроем? Розильда лишь опять покачала головой и помрачнела.

– Но в чем же тогда дело, Розильда? Что с тобой?

– Каролина, я боюсь, до смерти боюсь.

– Что-нибудь стряслось?

– Да.

Розильда несколько раз вздохнула и закрыла лицо руками. Я подошла и села возле нее, но не знала, заметила ли она это – она сидела неподвижно, прижав руки к глазам. Прошло несколько минут.

Слышалось только прерывистое дыхание Розильды.

И тут я внезапно почувствовала, что мы не одни. В проеме двери стояла Лидия.

Она уже приготовилась лечь в постель и стояла совершенно молча в белой ночной рубашке между двумя красными занавесками. Меня поразило, как молодо она выглядела: распущенные волосы и по-детски широко раскрытые глаза. Она неотрывно смотрела на нас, не произнося ни слова. Розильда все еще сидела неподвижно и не заметила присутствия мамы. Она отняла руки от лица, но не подняла глаз.

– Да, – прошептала она. – Кое-что стряслось. – Лидия не отрывала от нее взгляда. – Мама еще не знает… Она думает… – Я коснулась руки Розильды, а Лидия затаила дыхание и боялась пошевелиться.

– Розильда… – осторожно прошептала я.

Она взглянула на меня, и я незаметным жестом указала ей на дверь.

– Мама?

Розильда было поднялась, но потом снова села. Голос у нее был сдавленный.

– Мамочка…

Лидия подошла к нам. Она была бледна, взгляд ее был встревоженным.

– Чего я не знаю, Розильда?

– Мы обманули тебя, мама. Мы не хотели, но…

– Кто мы?

– Мы с Арильдом. Мы не могли сказать…

– Что же вы не могли сказать?

Розильда задрожала. Она протянула руки к Лидии.

– Мама… прости…

Лидия взяла ее руки и прижала их к груди.

– Но ведь я еще не знаю, что я должна простить…

Розильда тихо рыдала; я почувствовала себя лишней и встала, чтобы уйти. Но сестра попросила меня остаться, она хотела, чтобы я присутствовала при разговоре.

– Это некоторым образом касается и тебя, – пояснила она.

Я снова села, и Розильда собралась с духом.

– Мама, то письмо, которое мы получили, помнишь… письмо…

– То самое о Максимилиаме?

– Да.

Лидия повернулась ко мне и рассказала, что они получили письмо о том, что наконец-то обнаружено тело Максимилиама. Оно находилось в Лондоне и его собирались перевезти в Швецию при первой возможности.

– Но сейчас, в разгар войны, это сделать непросто, – добавила она.

Когда Лидия говорила, Розильда едва сдерживалась, мяла в руках носовой платок и все время пыталась перебить маму.