— Всё это прекрасно, друзья, и я очень ценю ваше расположение, — насладившись этими проявлениями верности, вновь заговорил Увилл. — Однако же я призываю вас не отмахиваться сразу от великодушного предложения Стола.

Последние слова Увилл произнёс с язвительной усмешкой. Он прекрасно чувствовал аудиторию и играл их чувствами, точно зная, как вызвать ту или иную эмоцию. Вот и сейчас его соратники буквально вскипели от ярости при этих словах.

— Прошу, господа, успокойтесь и подумайте. Отвергая предложение Стола, вы обрекаете на войну не только себя. Вы-то люди несомненно отважные и сильные, но вспомните о сотнях и тысячах простолюдинов, которым придётся куда как хуже. Вспомните мужиков, чьи руки привыкли к сохе, и которые будут так неуклюжи с пиками. Вспомните женщин, которых изнасилуют вражеские воины. Вспомните детей, что останутся сиротами на пепелищах их сожжённых хат. Вспомните и скажите — есть ли у вас моральное право говорить и от их имени?

Ещё никто и никогда не предлагал этим воинственным дворянам соотноситься со мнением их холопов, решая подобные дела. Ещё никто и никогда не допускал даже возможности поинтересоваться мнением черни. Увилл, говоря всё это, очень рассчитывал, что позже его слова далеко разнесутся и будут передаваться из уст в уста, укрепляя его образ великого и доброго короля. Можно сказать, что речь его сейчас была обращена не столько к присутствующим, сколько ко всему населению домена Колиона, а быть может и шире.

Так или иначе, но дворяне были порядком озадачены подобной постановкой вопроса. Тысячелетиями высшие сословия не опускались до нужд простонародья, априори считая свои чаяния более приоритетными и безусловными для своих подданных. И даже теперь им казалось едва ли не абсурдом учитывать мнение черни в подобных делах, которые всегда были прерогативой знати.

— Полагаю, государь, феодал имеет полное право говорить от имени своих людей, — осторожно проговорил Гардон. — Так было всегда.

— Я говорю сейчас не о юридическом праве, барон, а о моральном, — возразил Увилл. — Мы, дворяне, должны быть лучшими из людей, ведь мы образованы, умны, возвышенны. Увы, сейчас мы живём в тёмные времена — времена беззакония и произвола. Но мы-то хотим построить новый мир! И начать его строительство нужно с фундамента. Потому я и напоминаю вам о морали, господа, ведь это слово так непопулярно нынче!

— Но мы-то будем нести тяготы войны наравне со своими подданными! — возразил Корли. — Мы также будем рисковать жизнью на поле брани, также терпеть лишения…

— Часто ли в стычках погибают дворяне, друг мой? Добрая кольчуга, добрый конь, доброе оружие… Нет, стрелам больше по нраву тела простых мужиков, прикрытые лишь холщовой рубахой! Да и понятия о лишениях у вас и у ваших подданных разнятся. Для вас лишение — месяцами питаться лишь сухарями и вяленым мясом, а вместо вина пить скверно сваренное пиво. Для простолюдина лишение — это голодать по многу дней, глядеть, как умирают от голода дети и старики.

Даже понимая умом то, что хотел сказать Увилл, дворянам было довольно сложно принять это. Сам Увилл, будучи эгоистом, но при этом ещё и мечтателем, действительно считал, что принимает эти идеи, почерпнутые из книги о Вейредине. В данный момент он даже вполне искренне верил своим словам и полагал, что сам живёт, соответствуясь с этими принципами.

— Что вы хотите этим сказать, государь? — озадачился Гардон. — Если этак рассуждать, то мы далеко не уйдём. Конечно же, смерды никогда не станут выступать за войну — их ограниченный разум не может заглядывать дальше завтрашнего дня и думать о чём-то кроме урожая овса. Но войны необходимы, государь! Они движут общество вперёд. Империю нельзя построить без войн!

— Я и не говорю об этом, старый друг. Я лишь хочу сказать, что, прежде чем начать войну, нужно быть уверенным, что других средств уже не осталось.

— А у нас, стало быть, есть ещё другие средства? — хмыкнул Гардон.

— Есть, — кратко ответил Увилл. — Мы должны принять условия ультиматума.

— Что? — вскричало сразу множество глоток. — Никогда!

— Послушайте, что я скажу, — Увилл торжественно и серьёзно оглядел присутствующих мужчин и мельком взглянул на Камиллу. — Нельзя разрушить систему, будучи частью её. Сейчас Колион — плоть от плоти Союза доменов, а его лорд — один из восемнадцати лордов, скованный множеством условностей Барстогского трактата. Пытаясь уничтожить сложившийся порядок вещей, мы словно рубим ветку, сидя на ней верхом. Любое великое дело требует жертвы, друзья мои. И я готов принести эту жертву, отказавшись добровольно от титула лорда домена.

— Но это будет означать, что они победили! — вскричал Корли, потрясённый услышанным.

— Вовсе нет. Потому что мы не прекратим борьбу.

Увилл, улыбаясь, обвёл взглядом соратников. Каждый из них буквально ловил любое произнесённое им слово. Он видел, что в данный момент они близки к какому-то почти религиозному экстазу. Наверное, отдай он сейчас приказ обрушиться с оружием в руках на находящихся в замке лордов, ни один из них не замешкался бы даже на мгновение. Для любого их них Увилл действительно был живым воплощением бога-короля Вейредина.

— Сейчас, будучи лордом, я связан по рукам и ногам Барстогским правом. Вы видите, что едва лишь я пытаюсь отступить от этой догмы хоть на шаг, это мгновенно приводит к последствиям. Нам кажется, что мы воюем, но это — не война. Скорее это турнир, где всё подчинено правилам, а мечи затуплены. В такой войне не бывает победителей и побеждённых. И для нас это плохо, коль скоро мы хотим стать победителями.

— Но как же вы станете сражаться, перестав быть лордом? — недоумевал Гардон, а вместе с ним и все остальные.

— Я уйду из Колиона, сколочу отряд и стану нападать на земли лордов, уже не опасаясь получить очередную выволочку от Стола. Я стану вдохновлять простонародье, защищая их от самодуров-феодалов. Но ещё важнее будет то, что я стану вдохновлять самих феодалов. И тогда однажды весь этот колосс рухнет, потому что я исподволь подрублю ему колени!

Это было, наверное, самым безумным планом из всех, которые когда-либо слышал каждый из присутствующих. Они глядели на Увилла огромными глазами, не в силах вымолвить ни звука. Каждое сказанное королём слово было похоже на бред сумасшедшего или глупый розыгрыш, но, произнесённые Увиллом, они обретали магическую силу. И вот уже невозможное начинало казаться вполне осуществимым, а безумное — не лишённым смысла.

— Поэтому я, не колеблясь, оставлю Колион, вотчину моих предков, потому что верю, что однажды вернусь сюда победителем. Но для того, чтобы получилось всё, о чём я мечтаю, мне нужны будут соратники. Умные, сильные,