Воспоминания накатывались на меня, как тёплые волны моря, били беспощадно о берег действительности. В чувствах штормило. В шлюпке ностальгии меня несло в океан одиночества. Я стал слишком чувствителен. Даже когда смотрел на совершенно незнакомых мне людей. Пропуская через себя не только чужие боли, но и чуждые мне тревоги. Словно во мне текли не вены, а колючая проволока, словно у меня были не артерии, а провода, по которым бежал электрический ток. Я вздрагивал при каждом резком звуке, я не мог слушать плохие новости, меня беспокоили беды чужих людей, словно все они были моими близкими родственниками, их горе тревожило меня как своё, а может быть, даже сильнее, потому что у меня больше не было равнодушия. Вот что я потерял, неожиданно для себя сделал я открытие, словно с души моей сняли шкуру, которой она обросла за годы разлагающего благоденствия. Я не знал, как его можно вернуть, я завидовал тому большинству людей, которые могли себе это позволить, и, кажется, я начал понимать тех с ума сошедших людей, что утратили в какой-то момент безвозвратно.

* * *

– Может, сходим куда. Я наконец-то уволилась, – вытягивала она к потолку строчки своих волос и бросала.

– Ты разве работала?

– Да, женой.

– А чего ушла? Мало платили? – дунул я на её чёлку.

– Я бы сказала, не ценили. Что делать, если тебя не ценят?

– Поменяй ценник.

– Легче мужа. Ты его, случайно, не знаешь? – оставила она своё занятие и повернулась ко мне.

– У меня случайно не бывает.

– А что с любовью?

– Любовь – это же зависимость, я бы даже сказал – рабство!

– Рабство? Где душу хлещут плетями чувств. К чёрту свободу, я согласна быть рабой любви, только не рабыней отношений. Хорошо рассуждать о любви, когда есть жена.

– Так выйди замуж, в чем проблема?

– Выйди. Это же не в туалет выйти по нужде, тем более там занято. Это же должно быть по любви.

– А она такая фригидная, – вздохнул я.

– Не думаю. Поцелуй её нежно в шею. Глубина чувств измеряется количеством поцелуев на квадратный сантиметр женской шеи.

– Если бы я знал, где у рыбы шея. У золотой рыбы шея. У золотой рыбки шея.

– У неё – везде.

– Уже шесть, а мы ещё не ужинали, пора есть рыбу.

– Рыба иди сюда, мы тебя будем есть, – крикнул я на всю квартиру.

– Ну, не так культурно, а-то она поверит и приползёт. Надо бы ей сказать, ко скольки готовиться?

Мы лежали в постели в творческом беспорядке мыслей, как часто, с удовольствием проедая собственное время и друг друга в подобных перебранках. Голова моя лежала на её животе, который, услышав про рыбку, откликнулся. Надо было вставать и идти ловить.

* * *

Потом я повёз её на кухню на своей спине. Высадил на кухонный стол. Алиса не умела готовить, но умела создать атмосферу:

– Соблазнять я не умею, готовить тоже. Чем прокладывать путь к сердцу мужчины, ума не приложу.

– А ты приложи. В умных влюбляются навсегда. Я пока выберу тебе музыку.

– Ночью опять нажрался?

– С чего ты взяла?

– Холодильник пустой.

– Это мужская сущность, – открыл я морозилку и достал рыбу.

– Сущность или сучность? – обменялись холодными взглядами Алиса и форель.

– Есть разница?

– Конечно.

– Ну и какая она, мужская сущность?

– Встречаешься с девушкой, живёшь с женщиной, переживаешь за любимую, а любишь по-прежнему себя.

– И тебя тоже, – потянулся я руками к Алисе, но она увернулась.

– В таком случае, кто сегодня Максим, тот и готовит рыбу.

– Ладно. А ты чем займёшься?

– Буду тебя вдохновлять. Статью допишу, пока у меня ещё есть мысли. Очень надо, завтра просили уже прислать.

– Ну, хорошо! Раз надо.

Алиса побежала за своим компьютером. Скоро я уже наблюдал её голую, сидящую за клавишами за кухонным столом. Она смотрела в четыре глаза в экран и что-то увлечённо писала. «Какая небольшая, какая красивая грудь», – отметил я про себя. Холодная рыба остудила мои руки, но в сердце по-прежнему горячо отзывалось всё. Я посолил форель, поперчил, завернул в фольгу и сунул в духовку. Вымыл руки и, когда доставал из холодильника белое, чихнул так громко, что задрожали стекла. Алиса не шелохнулась: «Jesus», – прокомментировала она на испанском не отрываясь от печати. Я разлил вино и поставил любимого Армстронга. Родная речь заполнила кухню. «Как можно такое воспроизвести из прорези, которой можно говорить и есть?» Хрипловатая речь Луи вышла на променад, раковины разбросаны повсюду, она заглядывает в них, в чувствительные шахты серы, те задумчиво прислушиваются. Я вспомнил южный балкон, на который тоже выходил послушать джаз, заведённый соседями. Музыка по-разному влияет на людей, если она незнакома, то сразу возникает подозрение. А если речь внушительна, то этим и внушает недоверие, однако слух не идеален, кому-то ближе ящика помойка, всякий шум и мусор, для кого-то это может оказаться притчей, откровением. Сегодня у меня Армстронг гуляет с ножичком по лесу недоразумений, он своей речью собирает уши, грибы на головах и маринует.

– Попахивает сексом, – отвлекла меня от размышлений Алиса. Она взяла в руки бокал, сделала хорошую затяжку и воткнула его обратно в стол.

– Форель дала сок.

– Кстати, что вы думаете о сексе? – посмотрели на меня внимательно фианиты Алисы. Грудь по-прежнему глядела в экран.

– Трудно сказать, что я думаю, но могу сказать, что постоянно. А вы что думаете?

– С вами? – вздрогнули карими зрачками её соски.

– Ну допустим.

– Он был случайным, – продолжала набирать текст Алиса. Лицо её то напрягалось, пуская волны глубокой задумчивости по лбу, то успокаивалось, когда выходило солнце, выходило то, что надо.

– То есть?

– Она влюбилась с первого взгляда, потом стемнело. Второй взгляд был утром, даже не взгляд, а точка зрения, что ночевать лучше дома.

– Чем лучше?

– Не надо возвращаться.

– Рассказать тебе сказку?

– Лучше создай.

– Ну, послушай, не так сразу.

– Хорошо, слушаю.

– Возвращаясь домой, она заходила в магазин, чтобы купить шоколад, он тоже заходил и покупал бутылку пива, они встречались взглядами, ей хотелось предложить ему шоколад, но он не любил сладкое, он порывался купить две бутылки, её не вдохновляло пиво. «Может, возьмёте шампанского?» – спрашивали её глаза. «Может, приготовите котлеты по-киевски?» – отвечал он. «О вкусах не спорят», – вздыхала она. «И на улице тоже безвкусица», – соглашался он. Они выходили вместе, он открывал перед ней дверь. Она открывала зонтик своей уютной квартирки, он накидывал капюшон своего холостятского жилища: «В следующий раз обязательно возьму шампанского». Она: «Оставлю шоколад для следующего раза», – выключил я духовку и достал из неё большую блестящую конфету.