Эту историю выдумал вовсе не Катон, иначе бы она так его не возмущала. Его шокирует не столько прелюбодеяние, сколько его огласка, и в этом он ведет себя как истый римлянин, удивляющийся обществу, которое толерантно относится к близости между мужчинами и женщинами. Он обнаружил эту историю среди подлинных документов, городских хроник (в данном случае Клузия), местных архивов, даже надписей, которые исследовал со свойственной ему любознательностью, если только ее уже не раскопал предшествующий историк. Во всяком случае, когда она попалась на глаза Полибию, то уже стала каноническим текстом, но он, будучи слишком серьезным автором, чтобы пересказывать подобную чушь, ограничился пренебрежительным намеком, показав, что знает о ней: «Галлы, воспользовавшись ничтожным предлогом, захватили земли Этрурии».

Еще раньше в зарождающееся летописание было включено множество этрусских преданий. Известно, что эту хронику вел во времена Второй Пунической войны Фабий Пиктор, который первым изложил историю Рима, впоследствии доработанную, исправленную или искаженную его последователями, сообразно с их темпераментом и увлечениями, однако хронологические рамки и основные события никаких изменений не претерпели. Например, всё, что Тит Ливий рассказывает нам о правлении Тарквиниев и о войне с Порсенной, уже присутствует у Фабия Пиктора, добавились только психологический анализ и художественное изложение.

Интерес к тому, что касалось этрусков, был наследственным у предков Фабия. Среди римских семей, которые, как уже было сказано, посылали одного из сыновей в Цере в конце IV века до н. э., «чтобы обучиться этрусскому письму», был некий Фабий. Архивы рода Фабиев полны воспоминаний о сражениях в Этрурии, которая в каком-то смысле стала их вотчиной. Один из самых известных представителей этого рода, К. Фабий Максим Руллиан, пять раз становившийся консулом с 322 по 295 год, открыл Циминийский лес для римского завоевания, первым проник вглубь Этрурии и завязал с лукумонами Клузия, Арретия и Перузии связи гостеприимства и клиентуры, что подтверждается местной эпиграфикой: одна двуязычная надпись в Клузии содержит имя Au. Fapi. Larthial — A. Fabi(us) Iucnus. Его сын (или внук) К. Фабий Максим Гургес одержал победу при Вольсиниях в 265 году до н. э.; однако его прозвище, которое латины возводили к слову gurges — «пучина», «бездна», — на самом деле было транскрипцией имени Curce(s), дважды отмеченного в Клузии. Стоит ли после этого удивляться, что, говоря об этрусках, Фабий Пиктор продемонстрировал глубокие познания, полученные от предков, а воссоздавая этрусский период в истории Рима, имел в своем распоряжении богатейшие материалы. В результате, как только появлялись живые, яркие образы Тарквиния и Танаквили, обескровленные тени Ромула и Тулла Гостилия уходили глубоко в тень. Дело в том, что «истории» Тарквиниев существовали еще до написания его труда, и Фабии познакомились с ними во время своих военных походов, а члены этрусских родов, поселившиеся в Риме — Волумнии или Огульнии, — которые были занесены в хронологические таблицы (фасты) на стыке IV и III веков до н. э., могли, со своей стороны, познакомить с ними римлян.

Очень возможно, и даже вероятно, что эти истории, как и «Анналы» Фабия Пиктора, были написаны на греческом языке — этрусками или греками. Легенды об основании Рима, в особенности те, где оно связывалось с прибытием Энея и троянцев в Лациум, на протяжении III века до н. э. стали излюбленной темой для целой толпы Graeculi, изощрявшихся в изобретательности, которых мы знаем только по имени — Диокла Пепаретского или Деркилла. Однако бывший среди них Проматион, упоминаемый Плутархом, автор «Истории Италии», представлял бы для нас непосредственный интерес. Вот как он рассказывал о чудесном рождении Ромула:

«У царя альбанского Тархетия, кровожадного деспота, случилось во дворце чудо: из средины очага поднялся мужской член и оставался так несколько дней. В Этрурии есть оракул Тефии. Он дал Тархетию совет соединить его дочь с видением, предсказывая, что у нее родится славный сын, богато наделенный нравственными качествами, счастьем и телесной силой. Когда Тархетию сказали об ответе оракула, он приказал исполнить прорицание одной из своих дочерей; но она оскорбилась и послала вместо себя рабыню. Узнав об этом, Тархетий в раздражении решил запереть обеих в тюрьму и казнить их; но Веста явилась ему во сне и запретила ему обагрять кровью руки. Тогда он приказал заковать девушек и заставил их ткать, обещая по окончании тканья выдать их замуж. То, что они успевали соткать днем, Тархетий приказывал другим девушкам распускать ночью. Когда у рабыни родились двое близнецов, Тархетий отдал их какому-то Тератию с приказанием убить, но тот унес их и оставил на берегу реки. Часто приходившая сюда волчица кормила их молоком, разные птицы носили малюткам пищу и клали ее прямо им в рот. Наконец детей нашел пастух. Удивленный, он решился подойти ближе и взял их с собой. Таким образом, они были спасены и, выросши, напали на Тархетия и победили его».

В этой странной сказке можно распознать вариант, вернее, первый набросок, отринутый потомством, предания о двух близнецах, брошенных в Тибр тираном, вскормленных волчицей и подобранных пастухом. Есть там и воспоминания о пряже Пенелопы и этимологические изыскания о значении слова «Рим» на греческом (rômè — «сила»), что говорит об эллинском образовании автора, хотя само имя Promathion, производное от Prometheus или дорийского Promatheus, указывает на происхождение этого Прометея. Отметим еще, что роль фаллоса в этом рассказе в точности такая, какую ему приписывают в рождении Сервия Туллия, и в этом находит выражение культ сексуальной энергии, широко распространенный среди италийцев. Но главное — этрусский характер имен, который проявился бы еще более четко, если бы они не были слегка искажены греческим языком Плутарха: Тархетий — говорит само за себя: нам известны Тарквитии в Вейях, Клузии, Сутри, Капене и особенно в Цере, где в одной гробнице есть множество надписей с именем Tarchna; Тератий — это, несомненно, Тарраций, Террасий или Тарруций, который изображается «богатым этруском» в легенде об Акке Ларенции. Эти имена собственные говорят о попытке «этрускизировать» происхождение Рима: в Альба-Лонге правит этрусский царь, близнецов на берегу Тибра находит этрусский волопас. Более того, оракул, к которому Тархетий обратился за советом, тоже находился в Этрурии — на берегу моря, ибо там царила Тефида, жена Океана, или нереида Тефида, с которой ее часто путают. Точное место определить трудно, однако, если принять, слегка изменив, предположение Клаузена о том, что это был храм Фортуны в Цере, мы придем к выводу, что эта Тефида — не кто иная, как нереида Левкотея, почитаемая в порту Цере — Пирги, где сейчас ведутся раскопки этого святилища. Судя по этрускомании автора и по тому, что он был прочно связан с Цере, вполне возможно, что Проматион был греком или эллинизированным этруском из этого города, а его скабрезный рассказ — одно из произведений этрусской литературы, которую предстояло изучать юным римлянам.

До сих пор мы могли судить о национальных источниках этрусской историографии только по сонму намеков, отголосков и предположений, но, по счастью, недавнее открытие доказало их реальность и уточнило их природу. В 1948 году Пьетро Романелли опубликовал результаты раскопок, которые он проводил еще в довоенное время в Тарквиниях, и предъявил эпиграфические фрагменты, обнаруженные на форуме этого города. Это части элогий (elogia), которые в Риме и в Италии обыкновенно высекали на основании бюстов или статуй магистратов или военачальников, рассказывая о деяниях этих людей и о их победах. Среди руин форума Августа, освященного во 2 году до н. э., нашли целое собрание элогий, посвященных великим людям Рима, легендарным и историческим — Энею, Аппию Клавдию, Марию и т. д. Точно так же на городских площадях некоторых колоний на Апеннинском полуострове, в частности в Помпеях и в Ареццо, обнаружили элогии, воспевающие подвиги Ромула, Фабия Кунктатора или Эмилия Павла. Странное дело: в Арретии, одной из двенадцати этрусских столиц, где правили предки Мецената, в начале I века н. э. забыли о своих героях и почитали только великих мужей из римской истории. Можно долго размышлять о причинах этого провала в памяти, который можно было бы объяснить исчезновением местной аристократии во время гражданских войн — выжили только те, кто, как Меценат, посвятил себя вместе с Августом созданию итальянского единства.