— Ты прочел мои дневники! — крикнул я.

— Не стану отрицать. Конечно, я читал наши дневники.

— Наши?

— Меня зовут Джеймс Пэдью. Я родился двадцать второго июля тысяча девятьсот семьдесят третьего года. В следующем месяце мне исполнится тридцать шесть.

Теперь я понимал, почему его голос и манера кажутся мне такими знакомыми. Этот голос я слышал в записи, а лицо видел на фотографиях. Очень похожее на мое, только старше и смуглее.

— Не верю, — продолжал упорствовать я.

— Помнишь, ты же сам хотел встретить старшую версию себя самого, кого-то, кто возьмет тебя за руку и выведет из лабиринта.

Я молча смотрел на него. Издевается он, что ли?

— Это всего лишь детская мечта. К тому же сейчас апрель, а не июнь.

— Для тебя — да, а для меня на часах одиннадцать часов прекрасного летнего утра, день обещает быть жарким, а я сижу на кухне в доме… — он запнулся, тщательно взвешивая слова, — где теперь живу.

— Так вот оно что, я сплю, — облегченно вздохнул я, — сплю и вижу сон.

— Да, ты видишь во сне меня, а я — тебя, хотя я и бодрствую. Понимаешь ли, я пишу о тебе книгу.

— Книгу? — Я рассмеялся. — Что за книгу?

— Она начинается с того, что ты ломаешь лодыжку, когда бежишь по лестнице к двери квартиры, где живешь вместе с Ингрид…

— Ха! Кстати, а как сломал руку ты?

— Поскользнулся, когда играл в теннис. Сырой корт…

— Я не играю в теннис.

— Скоро начнешь. В этом году.

— Ладно, а почему ты хромаешь?

Впервые с начала разговора самоуверенность гостя улетучилась, словно мне удалось ранить его тщеславие.

— Ну, вообще-то это ты виноват, — процедил он с деланой улыбочкой.

— Я? Что за ерунда!

— Когда доктор снимал гипс, он прописал тебе физиотерапию, но ты ни разу не сходил на процедуры…

— Э-э… и правда, я забыл.

— …поэтому сухожилие утратило гибкость. И со временем ты стал хромать, хотя это почти незаметно.

Наступило молчание. Гость снова уставился в перископ.

— Что за чудная ночь, — пробормотал он.

Я не знал, что сказать. У меня было о чем расспросить его, но я боялся, что меня вряд ли обрадуют ответы.

Гость словно прочел мои мысли.

— Наверное, тебе интересно, что случилось с тобой в будущем?

— Вряд ли ты согласишься ответить.

Во взгляде гостя появилась какая-то странная мягкость.

— Ну, подробностей от меня не жди, хотя уверяю, хуже уже не будет.

Он протянул руку и коснулся моего плеча. Я инстинктивно отпрянул. Гость печально улыбнулся.

— Послушайся моего совета: забудь о будущем, живи настоящим.

Мы снова помолчали. Наверняка он думал, что я пытаюсь переварить его поучение, а я тем временем заметил в его рассуждениях серьезный изъян.

— Так значит, ты помнишь, что случилось с тобой в тридцать?

На лице гостя промелькнуло удивление, прежде чем на смену ему вернулась обычная улыбка всезнайки.

— Брось, разве кто-нибудь помнит свои сны?

— Верно, но ты сказал, что читал мои дневники. Разве там ничего об этом нет?

— Нет. Ничего.

Наши глаза встретились. Я первым отвел взгляд. Я не мог этого вынести — все равно что смотреть на свое отражение в зеркало.

Да, и еще кое-что. Он сказал мне, что я выбрал неверное место. Однако к тому времени я уже и сам об этом догадался.

Джеймс захлопнул черный блокнот, поднял черную коробку и стал подниматься на чердак навстречу своей судьбе.

Я открыл блокнот и прочел то, что он написал. Удивительно, как его воспоминания о нашей встрече отличались от моих! Иногда он намеренно искажал мои слова, а то, что не мог объяснить, просто опускал. И все же, несмотря на все умолчания и вспышки враждебности, я ощущал жалость к своему юному «я». Ему здорово досталось, а впереди ждали новые испытания.

К тому же я солгал, когда сказал ему, что в его дневнике не описана наша встреча, но человеческие создания должны верить, что их будущее неизвестно, иначе они перестают ощущать себя свободными. Мне тоже однажды приснилось, что я встретил седовласого и суицидального типа — будущего меня. Однако это был только сон.

Держа в руках черную коробку, Джеймс медленно поднимался на второй этаж — такой же белый и чистый, как первый. Он постоял на лестничной площадке, любуясь плодами своих трудов. Обернувшись, Джеймс с ужасом заметил на стене темную стрелку, указывающую на чердак. Выше все было иным: пыль, грязь, отодранные обои, скрипучие ступени, холодный, неизвестно откуда взявшийся сквозняк.

На верхней площадке Джеймс залез в карман и вытащил ключ, тот, что дал ему доктор Ланарк. Этим ключом он открыл дверь на чердак — в комнату, из окна которой выбросился Иен Дейтон. Оставалось выяснить почему.

Джеймс прислушался, но уловил только звук собственного дыхания. Присмотревшись, он различил кровать, стол, шкаф и книжную полку. Толстый слой пыли, ничего отталкивающего или ужасного. Он подошел к распахнутому настежь окну. Отсюда открывался знакомый до головокружения вид на скат крыши, яблоню, газон и скромную каменную плиту, на которой были выгравированы две буквы, отсюда не видимые.

Джеймс уселся на пол под окном и поставил коробку между ног. Время пришло: он уже чувствовал приближение волны. Воспоминания вот-вот вернутся. Он вставил ключ в замок. Поворот, щелчок. Крышка открылась. Внутри лежали четыре блокнота в черных виниловых обложках с тиснеными золотыми буквами: 1991, 1992, 1993, 1994. Джеймс пролистал их и отложил в сторону. Правда скрывалась не здесь. И вот на дне коробки он нашел то, что искал. Он взял в руки первый листок и начал читать…

С тех пор как я написал это признание, прошли месяцы. За окном суровый декабрь 1893 года, и воспоминания о нашей печальной истории удаляются все дальше. Многие подробности уже навсегда стерлись из памяти, но поскольку, кроме меня, некому поведать миру о том, что случилось, некому сохранить эти печальные события для вечности, перед смертью я должен признаться во всем. Итак, дамы и господа, сейчас вам предстоит узреть чудо! Я готов продемонстрировать трюк, который ученые и теологи полагают невозможным. Без помощи хитроумных устройств я — плотный комок тканей, сосудов и электрических волн, из которых состоит мой мозг, — перенесусь в прошлое и попробую завершить нашу историю, прежде чем завершится моя собственная.