— Томас, — пробормотала она задыхаясь.

Наслаждение нарастало и нарастало…

Он поднял голову, его рот оторвался от нее, и это заставило ее извиваться под ним в поисках утраченного источника наслаждения.

— Скажи мне, чего ты хочешь.

Его голос поразил ее низкими переливами, а лицо было искажено сдерживаемой страстью.

Амелия ответила тем, что подняла бедра, позволив ему соприкоснуться с гнездышком ее волос, и его пальцы, настойчивые и нежные, прикрыли ее самое сокровенное место.

Его стон был громким и прерывистым. Его рот все еще дразнил ее сосок, играл с ним, посасывал его, а рука блуждала по впадине ее живота и спустилась наконец вниз по бедрам. Его нежные настойчивые пальцы раздвинули чувствительный вход в ее лоно. И он понял: она готова его принять.

С ее уст срывалось хриплое прерывистое дыхание. Теперь он слышал его особенно отчетливо. Не было смысла лишать ее наслаждения, которого она так жаждала. Желание заставляло ее поднимать бедра ему навстречу и производить ими волнообразные движения в тщетной попытке быть еще ближе к нему. Томас в последний раз потянул ртом ее сосок, провел языком вокруг него и начал свое путешествие по воспаленной желанием коже ее живота, и губы его последовали за пальцами в место, манившее его к дальнейшим восторгам. Его палец проник в ее маленькое отверстие и был вознагражден влажностью ее страсти. Он потерся своим мужским естеством о ее бедро, будто ее влажность еще сильнее возбудила его.

Он доставлял ей наслаждение, как и в прошлый раз, и его шероховатый язык, твердый и нежный, безумно возбуждал ее влажную плоть. Амелии хотелось плакать, настолько полным было ее наслаждение. Она развела бедра, чтобы облегчить ему проникновение к влажным складкам ее плоти. Амелия сознавала, что, должно быть, выглядит полностью раскованной, даже распутной, но желание, взявшее над ней верх, преодолело теперь воздержание, длившееся долгие годы, когда все естественное подавлялось ею же самой. Другой рукой он широко раздвинул эти складки. Его язык нашел чувствительный бугорок ее желания, прикрытый нежно-розовой плотью, и она потонула в восторге. Амелия воспаряла и содрогалась в спазмах наслаждения, о существовании которого даже не подозревала.

На землю Амелия вернулась в изнеможении, сознание ее было затуманено. Потом она заметила Томаса. Он стоял на коленях и сжимал ее обмякшие бедра, широко разводя их, чтобы дать себе, возможность более свободного проникновения. И он вошел в ее тело одним мощным рывком. Они идеально подошли друг другу. Он заполнил ее всю, и в ней снова пробудилась страсть. Каждый рывок, каждое движение вызывало в ней еще большее желание, желание более глубокого проникновения. Медленные и мучительно долгие движения между сжимающими его стенками ее лона, содрогающимися от восторга, наконец, сменились мощными ударами. Наслаждение, которое он был способен получить только с ней, зарывшись глубоко в нее, нарастало в нем, набирая скорость, подобно валуну, несущемуся с горы. Ее голова металась по подушке, а сапфировые глаза казались остекленевшими. Ритм его толчков ускорялся и возрастал. В прохладном вечернем воздухе комнаты слышались ритмические толчки при соприкосновении их плоти.

Амелия испустила громкий пронзительный крик и замерла под ним, а ее бедра по-прежнему были подняты вверх, чтобы дать ему возможность проникнуть еще глубже, и ногти впивались в его спину. Томас был готов приветствовать эту сладостную боль, которую почувствовал, когда ее ногти впились в его плечи, а тело испытывало облегчение и освобождение в последних содроганиях.

Ее женственная плоть туго обхватила его, и давление и напряжение ее складок увлекли его к неизбежному концу, к краю бездны и все еще сдерживаемому пику восторга, длившемуся блаженно долго, и это всепоглощающее наслаждение и движение вниз было почти пугающим в своей силе и напряжении.

Уронив голову на ее плечо, он старался восстановить дыхание, продолжая крепко сжимать ее в объятиях. Он нашел ее губы и медленно и нежно поцеловал ее, и она ответила па его поцелуй с равной нежностью и страстью…

Амелия приветствовала утро улыбкой, способной соперничать светом с солнцем в зените на безоблачном небе.

Томас… Амелия блаженно вздохнула. Он неохотно поднялся с ее постели, оделся и покинул ее спальню. Конечно, до того, как он окончательно ушел, они обменялись долгим и нежным прощальным поцелуем, дававшим им надежду продержаться до следующего свидания. Естественно, этот поцелуй вызвал продолжение в виде ласк и поглаживания груди и ягодиц. Когда стало ясно, что дело закончится тем, чем началось, четвертый раз за ночь, и при этом оба они были греховно обнаженными, он наконец призвал на помощь свою волю и прервал их объятие с приглушенным стоном и проклятием.

— Если я не уйду сейчас, то не уйду никогда! И окажется, что нас застанет ваша горничная или кто-нибудь из слуг.

Он крепко поцеловал ее в губы и вышел.

Это произошло четыре часа назад. От предвкушения следующей встречи ее руки повлажнели, и она отерла ладони о юбку, прежде чем войти в утреннюю комнату, чтобы позавтракать.

Томас уже был там и стоял, возле низкого буфета, держа в руке тарелку с едой. Он замер, как только увидел се, и обратил к ней такой взгляд, что привлек этим внимание всех, находившихся в комнате.

Волна жаркой крови бросилась ей в лицо и другие части тела, о которых она боялась даже думать. Чувствуя общее внимание, она едва поздоровалась с ним: молча кивнула головой. Но даже когда Амелия повернулась, чтобы поздороваться с графом и графиней, она мысленно продолжала видеть его зеленый жилет и панталоны и могла только позавидовать тому, как ловко сидели на нем рубашка и куртка и как они обтягивали его мускулистые плечи, грудь и поджарый живот.

— Как вы провели вечер? — спросил граф, но его вопрос закончился внезапным возгласом боли. — Что, черт возьми!..

Мисси бросила на мужа осуждающий взгляд и как ни в чем не бывало перебила его:

— Доброе утро, Амелия.

Она говорила так, будто только что не ткнула супруга в бок локтем, что и вызвало его недоуменное восклицание.

— Доброе утро, лорд Уиндмир, леди… то есть Мисси, — поспешила исправить свою оплошность Амелия, заметив, упрек во взгляде графини.

Граф быстро овладел собой и понял свою ошибку.

— Вы должны называть меня Джеймсом или Радерфордом, потому что ясно, что нам предстоит близко познакомиться.

Он поднес к губам чашку с кофе, глядя через ее край на Томаса, который, в свою очередь, не сводил глаз с Амелии.

— Я же говорила вам, что мы не выносим формальности, — пропела Мисси.

Амелия обошла стол и приблизилась к низкому буфету, чувствуя, как ее буравят три пары глаз. Но особенно чувствительна она была к полному жара взгляду Томаса.

Когда она положила еду себе на тарелку и направилась к столу, Томас бросился к ней, схватил ее тарелку, поставил рядом со своей и сел сам. От такого сочетания — его внимания и близости — сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Она вдыхала его запах и удивлялась тому, что было время, когда он вызывал у нее неприятие. Теперь она вряд ли пережила бы день без его объятий.