Но всю тебя хочу я увидать.

Чем для ребенка ты не поскупилась,

В том — юноше нельзя же отказать!»

«В Египте будь!» — внутри раздался голос.

В Париж — и к югу пар меня несет.

С рассудком чувство даже не боролось:

Рассудок промолчал, как идиот.

Поселившись в каирском отеле, Соловьев ожидает знака, и наконец слышит «как ветерка прохладное дыханье: «В пустыне я — иди туда за мной». Он подчиняется. Утомленный после целого дня ходьбы и приключений, он пытается уснуть на песке под открытым небом, борясь с наступившим холодом.

И долго я лежал в дремоте жуткой,

И вот повеяло: «Усни, мой бедный друг!»

И я уснул; когда ж проснулся чутко —

Дышали розами земля и неба круг.

И в пурпуре небесного блистанья

Очами, полными лазурного огня,

Глядела ты, как первое сиянье

Всемирного и творческого дня.

Что есть, что было, что грядет вовеки —

Всё обнял тут один недвижный взор…

Синеют подо мной моря и реки,

И дальний лес, и выси снежных гор.

Всё видел я, и всё одно лишь было —

Один лишь образ женской красоты…

Безмерное в его размер входило, —

Передо мной, во мне — одна лишь ты.

О, лучезарная! тобой я не обманут:

Я всю тебя в пустыне увидал…

В моей душе те розы не завянут,

Куда бы ни умчал житейский вал.

Один лишь миг! Видение сокрылось —

И солнца шар всходил на небосклон.

В пустыне тишина. Душа молилась,

И не смолкал в ней благовестный звон.

Именно после третьей встречи Соловьев разовьет свою философскую систему, в центре которой будет стоять София — душа мира. Он подчеркивал, что она есть не плотское начало в Боге и не женская природа сама по себе в ее конкретной изменчивости, но космическое существо, вдохновившее Бога на творение и объединяющее Его с земным миром.

Страшная дорога свободной личности — 10

Илья Росляков / Газета «Суть времени» № 529 / 16 апреля 2023

Главное здесь в том, что любовь без телесности невозможна. В этом высшее обоснование борьбы за наш материальный мир, за его сохранение, развитие и преображение

Русский культурный ренессанс конца XIX — начала XX веков обычно называют серебряным веком. Этот термин неудачный — он происходит из сатирической брошюры 1913 года «Вседурь. Рукавица современью», в которой высмеивалось ухудшение русской литературы и говорилось: «Пушкин — золото; символизм — серебро; современье — тускломедная Вседурь». В 1920-е годы понятие «серебряный век» применяли для того, чтобы покритиковать модернизм, и опять в контексте «заката» русской культуры: от золотого века к серебряному, потом к медному, потом к железному. Далее, уже в эмигрантской среде, серебряным веком стали называть всю культуру предреволюционных десятилетий.

На самом деле изображение этого периода как чего-то вторичного в сравнении с периодом начала XIX столетия (золотым веком) — очень спорно. Так называемый серебряный век самобытен — это время очень насыщенное, и не только в культурном смысле. Тогда же шел интенсивный поиск путей дальнейшего развития России, осуществлявшийся национальной интеллигенцией. Революция фактически родилась из горнила этого поиска. Потому без обращения к серебряному веку нельзя понять всего того, что произошло потом в нашей истории, и какой дальнейший путь может существовать для нас сегодня.

Философские, религиозные и культурные изыскания часто получали в тот период мистический уклон. Это выражалось не только в моде на оккультизм, в практике спиритических сеансов, которая распространилась в среде дворянства и аристократии и которую Толстой высмеял в своей пьесе «Плоды просвещения», но также в появлении визионеров, людей с определенным мистическим потенциалом.

В конце XIX века была написана работа, которую современники назвали первой мистической книгой в России и сопоставляли с текстами западных визионеров, такими как цитированные нами тексты Якоба Бёме. Речь идет о книге Анны Шмидт «Третий Завет» (третий, разумеется, после Ветхого и Нового). Шмидт считала себя alter ego Владимира Соловьева. Не преувеличивая значения этой фигуры, мы не можем не рассмотреть ее именно как носительницу особого опыта.

Анна Шмидт происходила из небогатой дворянской семьи. Отец ее, работавший чиновником, был сослан за растрату и подлог в Астрахань. Последовав за ним вместе с матерью, она перебивалась случайными заработками; лишь в 43 года вернулась в родной Нижний Новгород и нашла себе место корреспондентки в местных изданиях. Семьи у нее не было.

В редакции «Нижегородского листка» Шмидт пересекалась с Максимом Горьким, работавшим там же. Вот как он описывал свое впечатление от нее:

«Она — маленькая, мягкая, тихая, на ее лице, сильно измятом старостью, светло и ласково улыбаются сапфировые глазки, забавно вздрагивает остренький птичий нос… Она — зябкая, зимою надевает три и четыре шерстяных юбки, кутается в две шали, это придает ее фигурке шарообразную форму кочана капусты.

Прибежав в редакцию, она… долго и молча пишет четким, мелким почерком и вдруг, точно ее невидимо толкнули, вздрогнув, быстрым движением вскидывает голову, оглядывается, как будто впервые и случайно нашла себя в этой комнате. Ее глаза строго синеют, мятое лицо резко изменяется, на нем выступают скулы, — видимо, она крепко сжала зубы. Так, оглядывая всех и всё потемневшим взглядом, она сидит недвижимо минуту, две. Казалось, что в эти минуты Анна Шмит преодолевает припадок острого презрения ко всему, что шумело и суетилось вокруг нее, а один из сотрудников А. А. Яровицкий шептал мне:

— Анюту захлестнула волна инобытия».

Книга Шмидт — это откровения, полученные в таких контактах с инобытием. Мистика Шмидт — это женская мистика. Как отмечал Бердяев, «тайны божественной и мировой жизни открывались ей, как женской душе, ощутившей себя душой мира».

Шмидт весьма необычным образом смотрит на отношения духа, души и тела. Тело, говорит она, есть не что иное, как свет, источаемый духом, в сгущенном и уплотненном виде. Более того, из духа непосредственно образовалась вся материя.

«Из простейших плотских светов, — пишет Шмидт, — составились более сложные, а эти последние, делаясь всё сложнее и сложнее, и потому становясь способными сделаться всё плотнее и плотнее, доходят, наконец, до света, видимого нашему глазу; из самых плотных светов составились те, сравнительно простейшие вещества, из которых состоят все видимые, более сложные тела, жидкие, воздушные и твердые, и так произошла вся