врага. Вы это должны делать не как обыватели, но как работники идеологического фронта. И главное — ничему не верить, что бы они там не говорили!"

Насколько же расширяет политический кругозор кремлевских лидеров регулярное слушание ими “вражеских голосов"? Мы можем подойти к этому вопросу с другой стороны: что изменилось бы в мире, если бы Рейган по утрам читал “Правду", а по вечерам смотрел программу “Время" по московскому телевидению? Нам могут возразить, что это неправомочное сравнение: не только “Нью-Йорк Таймс", но даже более тенденциозный “Голос Америки" резко отличаются от советской пропагандистской машины во всех ее радио-, теле- и газетных проявлениях. Однако если достоверно известно, что Брежнев из широкого диапазона тем “Голоса Америки" интересовался главным образом международными сплетнями о самом себе и о своих соратниках (они же соперники), то можно предположить, что и остальные члены кремлевской мафии подходят к зарубежному радиовещанию на Советский Союз сугубо прагматически.

Разве не любопытно узнать члену Политбюро, каково, с точки зрения западного комментатора, его политическое положение в Кремле, и нет ли у него завистливых врагов и соперников, которых он сам может и не угадать при внешнем единомыслии и клятвах верности друг другу? И не объявлен ли он на Западе — не дай бог! — очередным кремлевским наследником, что поставило бы его в весьма щекотливую и опасную ситуацию? Тем более, было множество случаев, когда преждевременно объявленный на Западе кремлевский кронпринц не только не вступал в свои наследные права, но и вовсе сбрасывался своими бдительными товарищами с Кремлевского Олимпа, если слишком рано обнаруживал свои политические амбиции. Так случалось с Александром Шелепиным, Федором Кулаковым, Кириллом Мазуровым, Петром Ма-шеровым, Андреем Кириленко — неудачливыми, а то и трагическими кронпринцами. Последний кремлевский выкидыш — Григорий Романов, потерпевший крушение в своей длительной борьбе с Михаилом Горбачевым.

Когда корреспонденты спросили однажды Громыко о судьбе некоторых бывших членов Политбюро, он, улыбнувшись, ответил: “Знаете, наше Политбюро — то же, что и таинственный Бермудский Треугольник: кого из него выкидывают, тот исчезает бесследно".

Все дело в том, что вовсе не решение экономических, политических либо международных проблем, а именно борьба за власть является основным содержанием кремлевской жизни. И борьба эта происходит непрерывно, не кончаясь с назначением Генерального секретаря партии — иногда, напротив, она разгорается после этого с новой силой. Наиболее яркий тому пример — Сталин, который, придя к власти, уничтожил постепенно всех своих соперников: куда больше мнимых, чем реальных. Но и все другие кремлевские вожди — начиная с Ленина — пришли к власти в результате переворота и удерживали ее благодаря постоянным контрпереворотам. А разве не характерно, что из ‘‘великолепной семерки" советских вождей пятеро захватили власть еще при жизни своих предшественников?

Причем, “предшественники" чувствовали, а иногда и точно знали, что их соратники ведут под них подкоп.

Никсон вспоминает, как сидел вместе с Брежневым на званом обеде в Грановитой Палате прямо напротив огромной фрески с изображением Христа и апостолов в сцене “Тайная вечеря". И Брежнев сказал тогда: “Таким было Политбюро в те времена". На что Никсон не очень кстати и не очень остроумно ответил: “Это значит, что между Генеральным секретарем и Папой Римским есть нечто общее." Разговора не получилось: руководитель воинственно атеистического государства оказался более осведомлен в библейской мифологии, чем президент страны, которая при любом случае подчеркивает иудео-христианские корни своей культуры. Последняя трапеза Иисуса со своими учениками — это символ коварства и предательства, ибо именно на этой трапезе Христос предсказал, что один из учеников предаст его, а другой от него отречется. Это классическая формула кремлевской жизни, где Сталин предал Ленина, Хрущев Сталина, Брежнев Хрущева, Андропов Брежнева, а уж отрекались от своего учителя все, кто хотел выжить при новом — несть им числа.

К этому следует добавить, что количество членов Брежневского Политбюро во время приезда в Москву Никсона было тем же самым, что число участников роковой встречи Христа с апостолами в Иерусалиме. Так что намек Брежнева Никсону мог быть понят только однозначно, но судя по воспоминаниям последнего, не был им понят вовсе.

Вот еще одна кремлевская встреча: последним иностранцем, который видел Сталина незадолго до его смерти, был индийский посол в Москве Кумар Падма Менон. В течение их беседы Сталин что-то непрерывно рисовал на листе бумаги. Нет, это не была вариация на тему “Тайное вечери", хотя Сталинский рисунок каким-то странным образом напоминал библейскую притчу о предательстве и измене: одинокий волк, отбивающийся от стаи своих сородичей. Трудно сказать, что в этом сюжете было кремлевской реальностью, а что сталинской манией преследования. Русский историк А.Авторханов написал книгу “Загадка смерти Сталина" — о том, как Сталин готовил расправу со своими ближайшими соратниками, но они его упредили и прикончили. Первое похоже на правду, а второе — вряд ли: Молотова, Ворошилова, Берия и Хрущева спас не заговор против тирана, а его естественная смерть.

Удивительно, что Ленин в последние дни своей жизни был также взволнован образом волка. За два дня до своей смерти, уже парализованный и отстраненный Сталиным от власти, Ленин с чрезвычайным интересом слушал рассказ Джека Лондона “Любовь к жизни", который читала ему Надежда Константиновна Крупская: через снежную пустыню пробирается к пристани большой реки умирающий с голоду больной человек. Слабеют у него силы, он не идет, а ползет, а рядом с ним ползет волк и ждет его смерти.

В рассказе Джека Лондона побеждает человек — полумертвый, полубезумный, он добирается до цели. В жизни все произошло иначе — Ленин умер, а Сталин занял его место.

Сопоставляя эти предсмертные видения двух кремлевских вождей, отметим, что если Ленин представлял себе борьбу со Сталиным, как схватку человека с волком, то для Сталина кремлевская борьба была борьбой волков с волками.

При отсутствии как выборной системы, так и наследственной передачи власти, Кремль является центром политических интриг, ПОДКОПОЭ, временных союзов и предательств, внезапных падений и столь же внезапных взлетов, загадочных исчезновений и смертей, самоубийств, похожих на убийства, либо убийств, закамуфлированных под самоубийства. Во всяком случае, было бы наивно предполагать, что смерть Сталина полностью изменила кремлевские нравы: часть вышеуказанных традиций сохранилась, а другие были восстановлены Андроповым и его ближайшими сотрудниками, нынешними тайными вершителями судеб России и подвластных ей народов.

Вот, кстати, причина, почему нам в нашей предыдущей кремлевской книге, посвященной лично Андропову, удалось предсказать состав нынешней кремлевской верхушки, начиная с Горбачева, включая Эдуарда Шеварднадзе, Гейдара Алиева, Виктора Чебрикова, Виталия Воротникова и целое “созвездие" других, которые до сих пор числятся на