ты узнал, что ваши игры и разговоры зашли слишком далеко. Ты узнал, что Арарик донес консулу, будто Эгнаций готовит заговор. Тебе сообщили, что консул собирается арестовать участников кружка. Ты решил опередить события и побежал к Тавру с доносом на бывших друзей. Я хочу знать, кто предупредил тебя.

Корвин вскочил. Казалось, он прямо сейчас укажет гостю на дверь. Однако, природное благоразумие победило гордость. Публий Сульпиций упал обратно в кресло и отрывисто сказал:

– Не понимаю, почему я должен с тобой это обсуждать? Что бы ни случилось шестнадцать лет назад, это случилось шестнадцать лет назад.

Петроний безмятежно вздохнул. Его сегодняшние страдания были почти отомщены.

– Спустя шестнадцать лет никому не нужны лавры доносчика. Чем меньше я буду копаться в этой истории, тем меньше людей узнает о том, какую роль в ней сыграл ты. Поэтому ответь на вопрос и избавь меня от необходимости произносить слова, которые могут показаться грубыми и оскорбительными и о которых мы оба после можем пожалеть.

И без того маленькие черные глаза Корвина сузились, взгляд стал колючим и враждебным, а верхние кончики его огромных ушей налились недобрым, багровым цветом. Некоторое время он молчал, прикидывая, какую тактику предпочесть и, наконец, заговорил:

– Хорошо. Мне нечего скрывать. И нечего стыдиться. Я получил анонимное письмо. Там говорилось, что все погибло, и что Арарик нас предал. Я не знаю, кто был автором, и у меня нет никаких подозрений на этот счет. Я ничем не могу тебе помочь.

– Тебе хватило одного анонимного письма?

– У меня было не так много времени. Если бы в мой дом пришли солдаты, каяться было бы поздно, – огрызнулся Корвин. – В любом случае это оказалось правдой. Обоих Эгнациев арестовали в тот же день. Раньше, чем я пришел к Тавру. Мой донос ни на что не повлиял.

– Ты показывал письмо кому-нибудь? Говорил о нем Тавру?

– Чего ради? Я сразу его сжег. Не хватало еще навлечь беду на человека, который меня предупредил.

– Благородная предусмотрительность.

– Ты намекаешь, что я придумал историю про письмо и про Арарика?

– Это бы упростило дело. К сожалению, я боюсь, что возможно ты говоришь правду.

– В таком случае, если я удовлетворил твое любопытство, я бы хотел надеяться на твою скромность, – заговорил Корвин, через силу выдавливая из себя каждое слово. – Эта история… сейчас она воспринимается не так как шестнадцать лет назад. Учитывая, что… моя роль была невелика…

– И главное, о ней, почти никто не знает. – Петроний насмешливо покивал головой и вдруг, резко оттолкнувшись руками от подлокотников кресла, вскочил. – Время позднее, и я не смею тебя больше задерживать.

Уже у самой двери он обернулся и бросил:

– Кстати, тебя обманули с креслами. У них ножки разные.

Глава 22

Слишком поздно

– Во всем виновата жара, – сердито сказал Петроний, едва Иосиф переступил порог его спальни.

Несмотря на ранний час, патрон был полностью экипирован и готов немедленно покинуть дом.

– Мы торопимся? – на всякий случай уточнил иудей.

– Да. – Петроний шагнул к двери. – Времени нет.

Иосиф знал, что многие считают его занудой. Он даже готов был признать, что для такого мнения существуют некоторые основания. Разносторонний профессиональный опыт приучил его с осторожностью относиться к любым неожиданностям. За годы успешной карьеры иудей хорошо усвоил, что, спасая жизни, или отнимая их равно недопустимо торопиться. Но усвоил он также и то, что бывают моменты, когда чересчур долгие колебания могут повлечь за собою фатальные последствия. Выражение лица патрона говорило, что сейчас как раз один из таких случаев. Поэтому Иосиф не стал терять время на расспросы.

– Куда мы направляемся? – спросил иудей, когда они оказались на улице.

– К Сирпикам. Мне нужна Эгнация, – бросил патрон.

– Разве она не сказала нам все, что хотела сказать?

– Именно. Она сказала. Все что нужно. Просто я не понял.

– Ты хочешь сказать, господин, что знаешь, кто совершил эти убийства?

– Конечно. Эгнация сказала нам, – повторил Петроний.

Некоторое время иудей обдумывал эти слова, но, в конце концов, вынужден был признать свое поражение.

– Не помню, чтобы она называла какие-то имена.

– Она не называла имен. Она назвала убийцу, – поправил патрон.

Иосифу никогда не нравились парадоксы. Вопреки широко распространившейся в последнее время даже среди соотечественников моде, он предпочитал простой и ясный стиль. Если у тебя есть, что сказать скажи об этом прямо и честно, не городя вокруг смысла заборов из слов.

– Тогда зачем нам Эгнация, если она и так все сказала? Почему бы просто не сообщить префекту?

– Я боюсь за нее. Боюсь опоздать.

*****

И все-таки они опоздал. Чтобы это понять довольно было одного взгляда на растерянное и перепуганное лицо привратника, выглянувшего в дверное окошко. Не потрудившись спросить о цели визита, слуга промычал, что хозяин не принимает гостей. После этого окошко захлопнулось, чтобы немедленно распахнуться вновь, когда Петроний крикнул, что он хочет видеть Сирпика из-за несчастья, случившегося с его женой. Бросив подозрительный взгляд на гостя, привратник пискнул:

– Я доложу, – и исчез, надолго оставив Петрония и Иосифа дожидаться под закрытой дверью.

Когда дверь, наконец, открылась, за ней был уже другой слуга. Высокий, с крепкими жилистыми руками старик, во рту которого зияла дыра шириной в три зуба, не стал тратить времени на церемонии.

– Хозяин ждет, – буркнул он и скрылся в коридоре, не заботясь о том, последуют ли за ним визитеры

Гордый атрий дома Сирпиков сегодня утратил половину своей надменности. Даже краски на его стенах, кажется, потускнели, а цветы, расположенные вокруг имплювия, увяли. Многочисленные домочадцы жались вдоль стен, не решаясь не только говорить, но кажется и дышать.

Самое видное место занимали носилки, чье изголовье было приподнято и обращено в сторону входа. Тело Эгнации лежало на них, укрытое до подбородка белой простыней. Хозяин дома почетным караулом стоял в изголовье. Увидев визитеров, он шагнул им навстречу и, странное дело, в его короткой грузной фигуре, которой слишком широкая тога добавляла тучности, не было сейчас ничего нелепого и смешного.

– Откуда ты узнал, что моя жена покончила с собой? Дидим клянется, что ничего не говорил и, возможно, я ему верю, – произнес Сирпик угрожающим тоном.

Привратник, горбившийся у одной из колонн, протяжно всхлипнул разбитым носом и тут же осекся, поймав короткий, яростный взгляд господина.

– Дидим ничего не говорил, – оправдал несчастного Петроний.

– Так. Но ты знаешь, – выдавил Сирпик. Его пухлые губы сжались в узкую, не толще бритвенного разреза полоску. – Я наводил справки. Говорят, что ты по