— Всем спасибо! Отличная работа! — спустя полминуты произнес полковник Весник.

— «Таргар», артплатформы «двадцать четыре» и «восемнадцать» — к проходной, — добавил майор Горн. — Нужно проверить прилежащую территорию.

— «Таргар» понял, выполняю, — отозвался Джек.

— Платформы приняли, выходим к проходной, — ответил один из водителей танкеток.

Город Аркаик встретил Рудольфа Веллингтона шумом центральной площади, довольно большой, но тесной из-за размещавшихся тут же городского базара, автобусной компании и перевалочного транспортного узла с настоящим краном, который ежеминутно разгружал или загружал какой-нибудь грузовик.

Шум моторов, скрежет крановой балки, зычные голоса рыночных зазывал создавали столь знакомую Веллингтону картину недоколонизированных планет, где привнесенная культура и технологии удивительным образом подгонялись под местные условия.

Едкий запах выхлопов от тяжелых грузовиков перемешивался с вонью горелого нутряного жира, на котором, недалеко от стоянки автобусной компании, жарили местные пироги и их расхватывали занятые торговцы.

Веллингтон не без удовольствия окунулся в эту суматоху и двинулся вдоль рядов, делая вид, что присматривается к товару, но главным образом прислушивался к тому, как говорят местные, запоминая не слышанные прежде слова и привыкая к здешнему произношению.

Между делом он также отмечал, как одеваются жители Аркаика и как часто здесь появлялись люди, которых называли бледнолицыми.

Оказалось, что довольно часто. Это был каждый десятый-двенадцатый посетитель рынка, и одевались они как савояры, поэтому специального стиля Веллингтону не требовалось. Он и так уже был одет как житель Аркаика, оставалось сменить ботинки на короткие сапоги. Впрочем, и в ботинках здесь тоже ходили, правда, не в фабричных, а сшитых в небольших обувных мастерских, которых даже на базаре было несколько штук.

— Почем пара сапог? — спросил Веллингтон, останавливаясь возле лотка старьевщика.

— Вот эти тридцать бали, вот эти и вовсе по десять! Даром отдаю, капран! Бери, не пожалеешь!

— А не гнилые? Ты их не в болоте нашел?

— О, да ты из Габеркуна?

— Как догадался?

— Ты говоришь как габеркунец, они там все шепелявые!

— Точно, от тебя ничего не скроешь. Я возьму вот эти.

— Тридцать бали!

— Сдача с полтинника будет?

— Будет! Опять по-вашему заговорил! Это в Габеркуне говорят «с полтинника», у нас говорят — «с пятьдесят».

Получив сдачу «с пятьдесят», Веллингтон забрал поношенные сапоги и прямиком отправился в ближайшую мастерскую.

— Чего изволите, господин хороший? — спросил его приказчик, встретив прямо на крыльце и выхватив поношенную пару.

— Да вот обновить бы надо.

— Прошу вас, господин хороший, проходите, — заулыбался зазывала и распахнул перед посетителем дверь.

— Эй, Бноб! Бноб, к тебе клиент! — закричал он, и едва Веллингтон прошел в зал, где стучали молотками человек двадцать мастеров, перед ним возник всклокоченный савояр лет тридцати пяти.

— Да башку-то причеши! — набросился на него приказчик. — Перед клиентами стыдно!..

— Не стыдно, они у меня от рождения такие, — отмахнулся Бноб. — Идемте, господин хороший, снимем вашу мерочку.

И приняв от приказчика сапоги, мастер повел Веллингтона через зал, где помимо стука молотков раздавались завывания швейных обувных машин и крики мастеровых, отчего Веллингтон не мог разобрать того, что говорил ему шедший впереди мастер. Оставалось только кивать из вежливости, однако и так было понятно, что Бноб говорил «за жизнь».

Когда они пришли к рабочему месту Бноба, тот посадил Веллингтона на кресло для клиентов, а сам расположился на короткой табуретке и стал рассматривать пару сапог.

— Не ваша обувка-то?

— У старьевщика купил.

— А зачем сапоги-то, ботиночки у вас еще хорошие?

— Надоели, — просто ответил Веллингтон, чтобы не запутаться в тонкостях местной обувной тематики.

— Редко такое слышать приходилось, но — приходилось! — улыбнулся мастер и начал помогать клиенту снять правый ботинок.

— Откуда прибыли, господин хороший? Говор у вас не нашенский…

— Из Габеркуна, — рискнул Веллингтон.

— Точно! То-то я гляжу, вы будто шепелявите.

Подставив под ногу клиента колодку, мастер застегнул мерные ремешки и спросил:

— Так не тесно? Пошевелите ногой?

Веллингтон пошевелил и сказал:

— Нормально.

— Я тоже так думаю, одевайте ботиночек. Как сапожки чинить будем?

— Хорошо бы поменять всю подкладку.

— Ну понятно, сапожки-то чужими были, а будут вашими. Что с подошвой?

— Хорошую ходкую надо.

— Рекомендую резинбай, но она дорогая.

— Сколько?

— С работой в пятьдесят пять бали выйдет.

Веллингтон сделал вид, что раздумывает, но потом кивнул:

— Годится. Пусть будет, как у Гринцоя…

— А кто это?

— Это разбойник такой под Габеркуном на дороге безобразничал. К вам в город не наведывался?

— Ой, господин хороший, да у нас этого добра и своего хватает. Вон, Ливер Пафнути — на доске розыска висит.

— На доске розыска?

— Ну да, прямо на выходе с рынка.

— Злодей?

— Не то слово! За худой кошелек на нож посадит! Изверг, каких мало. Ну все, господин хороший, мерки сняты — зайдите через два часа.

Выйдя из мастерской, Веллингтон направился к выходу с рынка и вскоре увидел расклеенные на заборе фотографии местных преступников, которых разыскивала полиция. Здесь была целая галерея из полусотни лиц, и пройдя вдоль них, Веллингтон уловил систему, по которой одевался местный криминалитет. Войлочная шляпа с обвислыми полями, шнурок с серебряной пряжкой на тулье, короткая куртка с кожаными вставками на плечах, короткие сапоги. В общем, ничего нового — все это ему рассказали еще на базе, где было достаточно необходимой информации, но некоторые детали оказались полезны.

После галереи Веллингтон отправился искать место для ночлега и остановил свой выбор на одной из небольших гостиниц. Он сразу оплатил номер, осмотрел его и приметил пару дыр в стене, куда было удобно прятать пистолет.

В положенный час Веллингтон вернулся в мастерскую и, получив сапоги, остался доволен работой мастера. Сапоги подошли сразу, как будто и прежде были им ношены, но чаевых Веллингтон не оставил, забрав с собой даже ставшие ненужными ботинки — ему следовало выглядеть бережливым, ведь он приносил на переделку обувь, купленную у старьевщика.