В новой обуви Веллингтон чувствовал себя значительно увереннее, ведь это были стопроцентно местные фасон и стиль. Можно одеться в местную одежду, успешно подделать речь, но стоит промахнуться с обувью — и вся остальная маскировка идет насмарку.

По дороге в гостиницу Веллингтон подобрал также и подходящую куртку, решив что вместо кожаных вставок на плечах сгодятся и замшевые, все же он не хотел выглядеть как криминальная личность, ему требовался только намек.

Пришлось купить и шнурок на тулью, и серебряную пуговицу вместо фигурной пряжки, полными знаниями о которых Веллингтон не располагал, однако форма пряжки наверняка играла большое значение.

У себя в номере Веллингтон примерил все обновки и, пройдясь вдоль засиженного мухами зеркала, остался доволен своим внешним видом. Недельная щетина придавала ему законченный образ.

Следующим пунктом программы было погружение в местную криминальную среду, но не особенно глубоко, а лишь с целью сбора первичной информации. И этого этапа Веллингтон ожидал с особым волнением, ведь ему предоставлялась совершенно законная возможность выпить.

Впрочем, он уже знал, что останется в пределах дозволенного.

Найти подходящий кабачок-гадюшник, где собирались грабители и воры средней руки, оказалось нетрудно, обычно они располагались на вспомогательных территориях возле больших торговых площадей, вокруг которых кормились.

Такой же гадюшник оказался в районе складов недалеко от площади. Он не имел вывески, но внутри был зал с двумя десятками столов, треть из которых оказались занятыми. Посетители пили, закусывали и вели свои застольные беседы, хвалясь богатой добычей или планируя очередной набег.

При появлении постороннего разговоры притихли и все повернулись в сторону Веллингтона.

Его внешний вид слегка смутил бандитов. Против случайного прохожего хватило бы и окрика, но тут кричать никто не решался, все только переглядывались и покачивали головами, кривя испещренные шрамами лица.

Одного взгляда Веллингтону было достаточно, чтобы обнаружить троих бледнолицых, значит, это не был чисто савоярский клуб и можно было действовать по плану.

Остановившись возле стойки, посетитель положил на нее руку и сказал:

— Полбутылки стерха и бутерброды с рыбой вон на тот столик в углу.

— А если нет? — дерзко спросил кабатчик, глядя на чужака.

— А если нет, я тебя в доски закатаю, — негромко произнес посетитель и направился к выбранному столику.

Веллингтон знал, что происходит за его спиной. Кабатчик обменялся взглядом или каким-то знаком с самым авторитетным из присутствовавших в зале бандитов, и тот сейчас подойдет познакомиться с чужаком, как правило — в самой категоричной манере.

От тела потом избавлялись просто — выносили на задний двор, а ночью вывозили за город.

Веллингтон сел спиной к стене, так что ему было видно все заведение, и положил на стол шляпу, после чего пригладил волосы.

Он выглядел здесь чужим, но ровно настолько, насколько ему этого хотелось.

Веллингтон еще раз выразительно посмотрел на кабатчика, но тот отвел взгляд и принялся энергично натирать стойку, а из дальнего угла поднялся савояр и, надев шляпу, двинулся к чужаку.

Но Веллингтон даже не смотрел в его сторону и со скучающим видом ожидал заказ.

Савояр сел за стол чужака, и лишь после этого тот посмотрел на него.

— Это мой столик, я никого сюда не приглашал…

— Меня не нужно приглашать, я — Тукан, — просипел савояр и дернул щекой. — А ты кто такой?

— Я просто путник, зашел промочить горло, — ответил Веллингтон, отметив, что Тукан держит руки на коленях.

— Откуда ты, путник?

— Из Шарндана.

— А шепелявишь, как из Габеруна.

— Чего тогда спрашиваешь?

Тукан дернулся, но Веллингтон под столом перехватил его руку. На лице бандита сначала появилось выражение удивления, которое перешло в гримасу боли, однако он не проронил ни звука.

Веллингтон вывернул ему запястье, и стилет звякнул об пол. Из жала на пол вылилось немного яда.

Веллингтон отпустил Тукана и сел ровнее, а бандит принялся незаметно для окружающих растирать запястье.

— Поговорим? — предложил Веллингтон.

— Поговорим, если угостишь…

— Почему не угостить хорошего человека? Эй, кумарь, давай целую бутылку стерха и бутерброды с мясом. Я земляка встретил.

В этот раз кабатчик откликнулся сразу и тотчас притащил запотевшую бутылку местной горькой водки с двумя стаканчиками и блюдо с красиво разложенными бутербродами. Потом звякнул по столу столовыми приборами и убежал, не мешая серьезным людям беседовать.

— Ну, твое погоняло я слышал, а меня просто зови Руди, — сказал Веллингтон, и подняв оброненный Тесаком стилет, положил перед ним на стол.

Тот молча убрал его в карман, потом сорвал с бутылки пробку и разлил по стаканам.

— Будем! — произнес он нехитрый тост, и они выпили. Потом каждый отломил по кусочку от одного бутерброда, и они закусили.

— На север хочу податься, — сказал Веллингтон.

— На север? — переспросил Тукан и, сняв шляпу, положил на свободный стул. Это означало, что их общение переходит в разряд дружеской беседы. — Север он разный, Руди.

— Винцель.

— Винцель, — повторил Тукан и кивнул, а потом снова налил и они опять выпили.

Веллингтон почувствовал себя лучше, как будто к нему возвращалась молодость. Краски становились ярче, звуки отчетливее.

— Там заправляют политические, по нашим понятиям — совсем мутные.

— О как.

— А что, раньше разве не слышал?

— Слышал что-то, но меня это не касалось.

— А чем промышлял? — спросил Тукан, бросив быстрый взгляд на тулью шляпы Веллингтона. Тот это заметил.

— Решал вопросы. То там, то сям.

— Мокрушник, что ль?

Тукан хохотнул и налил еще, но по половинке.

— Всякое бывало, — со вздохом признался Веллингтон.

— Ну, знаю я пару деловых с севера. Ларс Протяжный, у него чисто наши дела, присматривает за всеми, чтобы все шло чин чином, без никакого беспредела. Старается, чтобы все было по-тихому, умно и красиво. Полиция там вообще не появляется, а если наезжают, сразу к Ларсу — он им отстегнет и они снова на боковую.

— Надежный? В долю входить с ним стоит?

Тукан опрокинул свою половинку, Веллингтон свою. Они шумно выдохнули, но закусывать не стали.

— Если по малому, то можно, а если чего серьезное… — Тукан покачал головой. — Я же тебе говорю — мутные они.