Медальон с щелчком раскрылся, и Анна Дюпре критически оглядела портрет.

– Прелестна. Это и есть принцесса?

Рауль тоже взглянул на миниатюру с изображением девушки – той, что мелькнула тогда в колокольне аббатства. Он медленно выпрямился.

– Да, это она.

Портрет был очень похож и мог оказаться полезным. Вернувшись в Париж, он отдаст художнику скопировать миниатюру, а потом повесит портрет на здании ратуши. Дюпре рассеянно поглаживал шрам, оставленный на его горле зубами черноволосой стервы. Эти две девушки были вместе, и если он отыщет ту, что на портрете, то заставит ее сказать, где найти гражданку Справедливость.

– Могу ли я взять его назад нена… – Он почувствовал недовольство матери. В отчаянии Дюпре торопливо продолжал:

– Совсем ненадолго. Я подарю вам…

– Разумеется, Рауль. – Мать поднялась с кушетки. – Конечно, вы можете забрать свой подарок. Вы хотите передарить его кому-нибудь другому? Кого вы цените больше, чем меня? – Она ослепительно улыбнулась. – Возможно, вам лучше уехать сейчас, Рауль. Полагаю, я буду невероятно занята всю эту неделю.

– Нет, я просто подумал об одном деле. – Дюпре вскочил, охваченный паникой. Он почувствовал, как вокруг него смыкается тьма, полная, как в детстве, отвратительных черных тварей. – Простите меня. Вы знаете, как я ждал встречи с вами, как хотел побыть здесь. Я ведь не увижу вас до возвращения из Испании. Не отсылайте меня.

Мать холодно смотрела на него.

– Вы попросите прощения за дерзость.

– Да-да, я прошу прощения!

Дюпре снова вложил матери в руку украшение. После возвращения он попытается убедить ее ненадолго расстаться с медальоном.

– Этого недостаточно.

Дюпре тут же опустился на колени и зарылся лицом в юбки ее парчового платья. Ткань у его щеки была гладкой, от нее исходил запах красного жасмина и кедровых полок ее шкафа.

– Я умоляю вас о прощении. Я недостоин быть вашим сыном. – Он подождал. Иногда, чтобы заслужить прощение, приходилось еще больше унижаться. Он поцеловал ей руку. – Пожалуйста, матушка. Я так раскаиваюсь.

Мать погладила его волосы любящей рукой.

– Стало быть, впредь вы должны еще больше трудиться, дабы стать достойным своей матери.

– Я буду, матушка. Можно мне встать?

– Да. – Она отвернулась. – Я тут поразмыслила – нам надо поговорить о статуэтке Танцующий ветер поподробнее. Обладать таким сокровищем для меня могло бы быть очень выгодно. Это слишком прекрасная вещь, чтобы отдавать ее Марату. – Она презирала этого краснобая. – Однако мы можем решить этот вопрос позже. На обед у нас будет гусь, а потом я поиграю для вас на скрипке. Вы бы этого хотели?

– Да, матушка. – Дюпре терпеть не мог гусятины, и мать это знала. Она все еще сердилась на него. И она будет следить, как он ест, а Дюпре будет стараться не показать своего отвращения к гусю. Но наказание могло быть и хуже.

Она могла просто прогнать его.

Парадная дверь открывалась.

– Господи Иисусе, неужели опять! – пробормотал Жан-Марк, отталкивая стул и прыжками покрывая расстояние между письменным столом и дверью кабинета, намеренно оставленной им приоткрытой. После трех ночей он стал думать, что прогулка Жюльетты во сне была просто единичным случаем.

Входная дверь снова была распахнута настежь. Чертова девица, наверное, снова на полпути в это проклятое аббатство. По крайней мере на сей раз она выбрала не дождливую ночь.

Однако когда Жан-Марк добежал до порога, Жюльетта успела лишь выйти на улицу. В следующую минуту он уже стоял рядом.

– Жюльетта!

Молчание. Пробормотав проклятие, Жан-Марк взял ее на руки и понес в дом.

– Аббатство…

– Нет. – Жан-Марк ногой захлопнул дверь и пошел к лестнице. – Все кончено. С этим надо что-то делать. У меня нет ни малейшего желания проводить ночи, гоняясь за вами по всему Парижу.

Зачем он вообще разговаривает с ней? Она явно ничего не понимает.

Жюльетта оставила дверь своей спальни открытой, и Жан-Марк пронес ее через комнату, положил на кровать и набросил на нее одеяло. Резкий осенний ветер и бледный лунный свет врывались через открытое окно, освещая напряженное лицо Жюльетты.

Жан-Марк стоял, глядя на девушку, пытаясь подавить болезненную жалость и нежность, охватившие его. Он мог позволить себе увлечение, забаву, даже уважение к достойному противнику, но только не это. Матерь Божья, он желал ее долгие пять лет и не мог допустить, чтобы нахлынувшая нежность помешала любовной игре.

– Позвольте мне попробовать еще раз, – прошептала Жюльетта.

Он видел блеск ее глаз в комнате, освещенной лунным светом, и знал, что не сможет оставить ее до тех пор, пока Жюльетта не погрузится в нормальный сон. Жан-Марк сел рядом с ней на кровать.

– В этот раз я смогу сделать все так, как надо. Я должна вернуться в аббатство.

Глаза Жюльетты теперь влажно блестели, и мучительная боль, светившаяся в них, отозвалась в Жан-Марке.

Он не мог допустить, чтобы так продолжалось.

– Боюсь, что вы правы. – Он ласково отвел непослушные кудри от виска Жюльетты и прошептал:

– Хорошо, малышка, мы вернемся в аббатство и снова сделаем это.

* * *

– Но мне надо заниматься своими делами, мадемуазель Жюльетта, – запротестовал Робер. – Мои кости уже вросли в эту скамью.

– Минутку, Робер, я почти закончила. – Жюльетта добавила немного тени в морщины, избороздившие его лицо на портрете. – Что важнее? Картина, которая принесет вам бессмертие, или ваша работа по дому?

– Мари сказала бы: работа по дому, – сухо отозвался Робер. – Содержать комнаты в чистоте и подавать еду на стол, когда нет других слуг, – это нелегкая задача.

– Но вы оба прекрасно справляетесь. Я помогу вам, как только мы здесь закончим. – Жюльетта широко улыбнулась, глядя на Робера поверх мольберта. – Думаю, вы были бы довольны, если бы мы все уехали и дом снова закрылся.

– Конечно, он был бы рад, – ответил за Робера Жан-Марк, направляясь к ним по дорожке. – Можете спасаться бегством, Робер.

– Благодарю. – Робер поднялся и заспешил прочь.

– Вам не следовало этого делать. – Жюльетта избегала взгляда Жан-Марка. – Я бы уже скоро разрешила ему уйти. А вам неужели нечем больше заняться, кроме как мешать моей работе?

– И вам тоже приятного утра. – Жан-Марк остановился перед мольбертом. – Вы уловили сходство. Портрет вполне приличный.

– Я не делаю «приличных» работ. Он великолепный, – возразила задетая за живое Жюльетта.