Поняла она это по неожиданному удару и резкой боли в шее и правом плече. Она не успела даже сообразить, что это, и потеряла сознание. Пришла она в себя от боли и тошноты. Она задыхалась, чуточку воздуха ей удалось поймать ртом, но совсем чуть-чуть.

— Не двигайтесь, — услышала она чей-то гортанный голос.

Кто это, миссис Рэбка? Нет, наверно, Сьюлин Муа. Диана попыталась ответить ей, но не смогла из-за спазмов в бронхах. Она попробовала сесть, или хотя бы повернуться на бок, чтобы не вытошнило на себя. Но оказалось, что левая половина ее тела размозжена, мертва и ни на что не годна.

— На вас обрушилось полпотолка, — сказала Сьюлин Муа.

Диана подавилась тошнотой и ее едва не вырвало. К счастью, спазм отпустил и земля тоже успокоилась — толчков больше не было. Она собралась было оценить свои телесные повреждения, но ее ум был слишком для этого затуманен, а тело нуждалось хотя бы в глотке свежего воздуха. Ей было больно. И страшно. Не смерть как таковая ее страшила, а то, как она приходит к ней. Кто и почему решил, что ее жизнь должна оборваться сейчас, вот здесь, под завалами.

Она снова подумала о Джейсоне. Откуда эти мысли о Джейсоне? Потом вспомнила о Тайлере, своем покойном муже. Но думать ей стало совсем трудно, и она снова потеряла сознание.

* * *

Айзек понимал, что Диане очень плохо. Это было видно даже в темноте, по ее угасающему внутреннему сиянию. По сравнению со Сьюлин Диана выглядела задутой свечой.

Но ему сейчас было сложно думать о ней. Его завораживал тот невидимый пейзаж, что представал его глазам. Завораживал — потому что он сам был частью его, он им становился. Но… это могло подождать. Теперь, когда из молекул машин гипотетиков, из магмы пород и гранита, из памяти, на западе собралась новая Арка, — можно было позволить себе передышку. Серое одеяло пыли, покрывшее землю на много-много миль вокруг, готовилось к новой стадии перехода. На это потребуется время, и ему надо было только подождать.

Миссис Рэбка и Сьюлин Муа были поражены, когда он вдруг пополз по рухнувшим балкам, обломкам гипсокартонных стен вентиляции и монтажной пены туда, где лежала Диана. Ее придавила огромная балка. Легкие Айзека тоже с трудом выносили затхлый воздух, а рот был полон пыли, но он хотя бы мог дышать, а Диане это явно давалось с трудом. Он подполз к ней и сказал, что его тоже что-то стукнуло по голове. Он стал гладить ее по волосам, как это делала с ним миссис Рэбка, когда он болел. Но над левым ухом Дианы в том месте, которого коснулась его рука, оказался липкий провал. Он отдернул руку, почувствовав, что измазался чем-то клейким.

* * *

Тайлер Дюпре умер в один из дней нескончаемого экваторианского августа.

Диана отправилась с ним просто погулять на крутой холм на побережье, чтобы посидеть на самой его вершине и полюбоваться лесом — его темно-зеленым покровом, скатывающимся по склонам к берегу моря.

Оба они были уже немолоды по любым меркам. Большую часть своей затянувшейся жизни они прожили, уже будучи Четвертыми. Тайлер периодически жаловался па усталость, но все равно исправно выезжал к пациентам. В основном это были молодые рабочие, трудившиеся на кладбище кораблей, где травматизм не был редкостью, или жители деревень минангкабау, среди которых они с Дианой поселились. В тот день он сказал, что чувствует себя отлично. Он настоял на дальней прогулке, о которой говорил, что это «самые большие каникулы, какие он может себе позволить». Диана отправилась с ним наслаждаться прохладой в тени деревьев, понежиться на солнце на горном лугу, но бдительности при этом не теряла.

Дело в том, что у Четвертых обмен веществ происходит гораздо интенсивнее, чем у обычных людей, хотя и сбалансирован идеально. Четвертые выдерживают любые перегрузки, но, как и у всего живого, запас их жизненных сил не безграничен. Жизнь нельзя продлевать бесконечно, у всего есть свой срок. С Четвертыми обычно бывало так, что если они умирают, то делают это сразу.

Так вышло и с Тайлером.

Диана думала впоследствии: могла бы и догадаться, что это он имел в виду и зачем затеял такую далекую прогулку. Они пришли в одно местечко, которое он очень любил, но ему редко удавалось побывать там. Вниз сбегала широкая полоса гранита, сквозь которую прорастали горные травы. Они расстелили на земле одеяло, и Диана достала из рюкзака все, что припасла для такого случая: австралийское вино, свежий хлеб из булочной в Порт-Магеллане и холодный ростбиф — нечто противоположное рациону минангкабау, которого им приходилось придерживаться. Но Тайлер не был голоден. Он лег на спину, положив голову на бугорок, поросший мхом. Последнее время он казался Диане каким-то эльфом — исхудавшим, с кожей, к которой не пристает загар даже под таким солнцем.

— Я, пожалуй, посплю, — сказал он.

Палило августовское солнце и пахло скалами, водой, сырой землей. Тогда Диана и поняла, что он умирает.

Ее охватил какой-то атавистический порыв — спасти его. Ведь когда она болела и думала, что умрет, чтобы спасти ее, он провез ее чуть ли не через все континентальные Штаты. И ей бы сейчас надо было его куда-то увезти.

Но она понимала, что это бесполезно. Лечение средствами Четвертых помогает только раз.

Поздно уже горевать.

Она опустилась перед ним на колени и стала гладить его по голове.

— Могу я тебе сейчас чем-то помочь?

— Мне здесь хорошо, — сказал Тайлер.

Она лежала рядом и обнимала его. Слишком поздно, все слишком быстро. Солнце садилось, пора было возвращаться домой.

Но вернуться домой могла только Диана.

Мне здесь хорошо.

Кто это сейчас говорил с ней в темноте? Ее брат Джейсон, который умер столько лет назад? Или же этот странный мальчик Айзек, чей голос так похож на голос брата.

— Я помню о тебе, Диана. Если ты действительно хочешь, я могу тебе помочь.

Она поняла, что он ей предлагает. Гипотетики хранили ее брата в своей неповоротливой памяти, обнимающей биллионы лет. Она помнила его другой памятью — и что ей до биллионов лет? Зачем стремиться туда, где брат?..

Она попробовала повернуться к Айзеку, но не смогла. Набрала воздуха в грудь и прошептала:

— Нет, не надо.

Когда началось новое землетрясение, Турк спал. Они с Лизой и доктором Двали расстелили на бетонном полу матрасы, легли спать и попытались уснуть. В какой-то момент Лиза перебралась в темноте к Турку. На обоих была грязная одежда, которую они не снимали много дней, но оба уже не обращали на это никакого внимания. Она обняла его сзади и прижалась коленями к его коленям. Ее теплое дыхание щекотало его шею и шевелило волоски на ней. И вдруг пол выгнулся, как живой, и воздух наполнился оглушительным грохотом. Турк едва различил в нем крик Лизы, и то только потому, что она кричала ему прямо в ухо. Он рывком повернулся на бок и тоже обнял ее. Они лежали, вцепившись друг в друга. Грохот нарастал немыслимым крещендо. Окошко, которое они совсем недавно закрывали с таким тщанием, выскочило из проема целиком и разбилось. Ничего не оставалось, как только лежать обнявшись и не давать друг другу скатиться по полу, наклонившемуся и вставшему дыбом, словно машина над обрывом.