Эх, вернуться бы сейчас в безмятежные комсомольские годы, в прошлое, когда он был простым человеком и о взлетах лишь мечтал. Но какие это могли быть взлеты? Из инструкторов переместиться в заведующие сектором, а уж такая должность, как заведующий отделом, казалась вообще недосягаемой — только для избранных.

Бейлис напрягся и неожиданно для самого себя заскулил — как-то зажато, сухо, будто бы плакал без слез. Ему сделалось страшно, он зашарил пальцем по изнанке стола, отыскивая кнопку вызова секретарши, и никак не мог отыскать ее. Старинное приспособление это — кнопку, которой пользовались его комсомольские начальники еще пятнадцать лет назад, надо бы давно сменить на современную электронную систему, но Бейлис не спешил этого делать, ему нравилась старинная кнопка, она напоминала ему о прошлом, с кнопкой он ощущал себя начальником. А раз ощущал начальником, то, значит, и жизнь у него была, как у начальника… Запутался он! Ощутил внутри далекую боль, с шумом втянул в себя воздух. Наконец нащупал и с силой надавил на нее. Палец не отпускал до тех пор, пока на пороге кабинета не возникла испуганная Люсинда.

— Чего, Сергей Иосифович?

— Чего, чего, — пробурчал Бейлис недовольно, с внезапно прорезавшимися визгливыми нотками в голосе — признак, что он находится в крайнем возбуждении. — Хампаша Хасановича ко мне!

— Сей момент! — знакомо, как в комсомольской юности, отозвалась Люсинда, стрельнула в шефа приметливым взглядом и исчезла.

Может быть, ему сменить секретаршу? У всех его знакомых секретарши — длинноногие современные дивы, а у него чучело какое-то.

Но больно уж преданна. Дивы предадут, не моргнув глазом, а Люсинда не предаст ни за что. Что же касается качественной подстилки, то Бейлис ее всегда найдет для себя. В крайнем случае возьмет в штат еще пару девочек на незначительные должности. Например, хранительниц зубных щеток генерального директора конторы. Или развесчиц сухих мух. Положит двести долларов оклад — половина Москвы на такую фартовую работенку выстроится, конкурс можно будет объявить.

Хампаш Хасанович вошел в кабинет энергичным пружинистым шагом, круглое плотное лицо его ничего не выражало, в плечах чувствовалась сила. Он подбадривающе глянул на Бейлиса.

— Слышали про Хозяина? — спросил у него Бейлис. Хампаш Хасанович кивнул.

— Ужасная новость.

— Что скажете на это?

— Пока не анализировал…

— А вы проанализируйте, Хампаш Хасанович, и через полчаса зайдите ко мне. Интересно знать, что вы по этому поводу думаете? — Бейлис вытянул перед собой руки. Пальцы у него потряхивало крупной противной дрожью. — Видите?

Хампаш Хасанович с интересом взглянул на руки Бейлиса, отвел глаза в сторону.

— Достается вам, — пробормотал он сочувственно.

— Я жду вас через полчаса.

Через полчаса, минута в минуту, новый советник отличался особой аккуратностью, Хампаш Хасанович вновь появился в кабинете Бейлиса.

— Ну что? — спросил Бейлис.

Во взгляде Хампаша Хасановича возникла заинтересованность.

— Это сделало государство, — проговорил он, отер пальцами плотное, словно отлитое из металла лицо.

Бейлис обеспокоенно заерзал в кресле, вжался в него, стараясь, чтобы спинка прикрыла его затылок, — опять начало казаться, что в голову сзади, кто-то целится из пистолета. В горле сам по себе возник стон, и через несколько мгновений исчез. Бейлис поймал себя на том, что плохо владеет собой.

Он резко и сильно надавил ладонями на стол, рассчитывая, что возникший в нем страх, пройдет, но страх не прошел, наоборот, Бейлису сделалось хуже.

— Он мог бороться с кем угодно, с любой мафиозной группировкой, но только не с государством.

— Государство, — неверяще, заикаясь, проговорил Бейлис. — А кто именно? Кто конкретно?

Хампаш Хасанович приподнял одно плечо — движение, красноречиво подчеркивающее раздражение и удивление одновременно.

— Этого не знает никто, Сергей Иосифович, — сказал он.

— Не знает в нашем окружении. А если посмотреть за горизонт? Мы можем это сделать?

— Можем.

— Тогда вперед!

«Разведпоиск» Хампаша Хасановича ничего не принес: он не то чтобы не сумел узнать, кто совершил «выписку» Хозяина из «жизненного реестра» — не сумел даже разведать, кто наливал чернила в чернильницу, в которую окунули перо, подписывая смертный приговор Хозяину.

Это еще больше убедило его в том, что за ликвидацией Хозяина стояло государство, — кому-то было очень невыгодно, чтобы сведения, которые ведомы Хозяину, просочились в прокуратуру, к тем людям, что будут его трясти.

А из прокуратуры — в газеты, те с удовольствием опубликуют любую информацию, связанную с кремлевскими горцами.

Хампаш Хасанович вышел из офиса на Садовом кольце, где работал его бывший сослуживец по «домику на Горке» генерал-майор Иванов, ныне развернувшийся на ниве экономической разведки. Несколько минут постоял на тротуаре, вглядываясь в проезжающие автомобили. Было полно иномарок, из десяти машин семь, самых разных сортов и мастей, ревущие, словно слоны, устремляющиеся на водопой, с дырявыми картерами и выхлопными трубами. Среди легковушек неторопливо ползли «бычки» и «газели» с яркими надписями на боках, развозившие обувь и мясные продукты, макароны и подсолнечное масло. Вот прокатили, держась друг друга, два троллейбуса: на одном были нарисованы банки, в которых в поликлиники приносят анализы, поверху банок, прямо по стеклу, по лицам людей, сидевших в троллейбусе, было начертано крикливо: «Садолин»; на втором был нарисован гигантский телевизор с комнатной антенной «Самсунг». Следом стайкой пронеслись несколько «газелей-автолайнов» — эти шустрые машины, заменившие маршрутные такси с их тяжеловесными «рафиками», трудятся как пчелы. Хампаш Хасанович досадливо потер рукою щеку, чуть сгорбился, словно готовясь для броска, — спиной почувствовал, что к нему приближается человек.

— Хампаш! — громко раздалось за спиной. Подходивший не боялся говорить громко — все равно в этом вязком многослойном грохоте, во взревываниях машин никто ничего не услышит, услышит только тот, к кому он обращается.

Хампаш Хасанович неспешно обернулся. Это был Иванов — гибкий, с мальчишеской фигурой и молодым загорелым лицом отставной генерал.

— Не хотел говорить тебе об этом в офисе — мало ли что. — Иванов в извиняющемся движении развел руки в стороны. — Береженого Бог бережет. — Хампаш Хасанович понимающе улыбнулся в ответ. — Но ты, Хампаш, напрасно пошел работать к этому Бейлису.

— Да я это уже сам чувствую. Он сидит в капкане, и на него уже накинули силок.

— А когда силок накидывают — сам понимаешь, попадается не только тетерев, но и тетеревята. Даже во-ро-бьи, и те могут попасться.

— Не бойся, я среди воробьев не окажусь.

— Я в этом не сомневаюсь.