Щит с черными полосами железа раскололся и упал, что-то гибкое, черное выскользнуло из-под обломков… Секира с громким звоном упала наземь и отлетела, скользя по гладкой черной земле, далеко в сторону.

А на Громобоя вдруг кинулся крупный черный волк с серебристо-белой шерстью на груди; сильные лапы ударили Громобоя в грудь и опрокинули, горячее дыхание обожгло лицо, и прямо ему в глаза глянули знакомые багровые глаза с ярко горящей красной искрой, белые зубы блеснули возле самого горла.

В прыжке волк бросил Громобоя наземь и упал на него, но тут же невероятная сила подбросила их обоих вверх: на месте Громобоя встал огненно-рыжий жеребец с черной гривой и хвостом. Из гривы сыпались искры, из ушей бил пар, по шкуре пробегало пламя.

Волк, чудом не упавший под копыта коню, едва сумел отскочить в сторону и припал к земле. Его черная шерсть стояла дыбом на загривке, и из нее сыпались багровые искры; на морде его были непримиримая ярость и злоба. С громким яростным ржаньем конь бросился на волка, и под ударом его копыт содрогнулась темная земля, искры брызнули вверх. Волк отскочил, хотел зайти сбоку, прыгнул, но едва увернулся от черных копыт. Битва закипела снова: как прежде человек, черный волк вился вокруг огненного коня, норовил зайти то сбоку, то со спины, прицеливался прыгнуть ему на спину, чтобы вцепиться зубами в шею, но везде его встречали черные копыта, угрожая разбить голову, сломать хребет. Сама земля бурно содрогалась, отвечая каждому их движению, черная туча наверху становилась все плотнее и плотнее. Рокот грома нарастал, он был уже почти непрерывным, как будто исполинские колеса с грохотом катятся где-то наверху по этой каменной туче и вот-вот докатятся до края, рухнут вниз…

И этот громовой раскат слышали по всей земле. В Прямичеве, в Глиногоре и Славене люди закрывали головы руками, в ужасе глядя вверх: грозовая туча с проблесками молний на зимнем небе, над бескрайними снегами была диким, жутким зрелищем, внушала мысль, что наступает конец мира. Желтые и багровые молнии расцвечивали снег, словно вся земля пылала огнем. Тучи на небе сходились и ударялись друг о друга, точно ожившие каменные горы; казалось, вот-вот земля и небо расколются и выплеснут навстречу друг другу потоки желтого и багрового пламени, которое будет бушевать над обломками погибающего мира. С неба лился поток жара, мешаясь с зимним холодом; ветры метались в беспорядке, ревели и выли, стонали, как умирающие великаны, крутились вихрями и боролись друг с другом, вырывали деревья и снимали крыши с домов.

Сама вселенная содрогалось в муках. Старый зимний мир погибал, с битвой и болью уступая место чему-то новому; но сейчас о новом не было и мысли. Долгая болезнь мира дошла до неотвратимого перелома: вот-вот судьба его решится, перелом обернется смертью или выздоровлением, но ничего уже не будет так, как было. Люди метались, то прячась в домах от гнева небес, то снова выскакивая из-под шатающихся крыш. Внутри и снаружи было одинаково жутко, но вой ветров и рокот грома заглушал жалобные голоса, и боги не слышали плача своих покинутых земных детей. Как сумеет слабый, уязвимый человеческий род сохранить себя под падающими обломками вселенной? Гул, грохот и пламенные отблески наполняли воздух между землей и небом, и казалось, тут больше нет места для живого. А наверху, в небе, по-прежнему неистово сражались воины вселенной: черные тучи с огненными мечами молний, бросая вниз волны палящего жара и леденящего холода.

Черный волк выскользнул из-под копыт, и тут же, пока огненный конь не обрел равновесия, метнулся назад и впился острыми зубами ему в заднюю ногу. Вскинув задними ногами, от ярости не замечая боли, Громобой отшвырнул его прочь, и волк покатился по земле. Громобой прыгнул вслед за врагом, стремясь достать его и растоптать, пока он не успел подняться, но острая боль пронзила ногу, красная кровь дымящимся потоком лилась на землю.

Земля дрожала и стонала, черные грозовые небеса опустились совсем низко и грозили раздавить. Молнии ярко и горячо сверкали внутри этой черноты, губительный огонь небес просвечивал сквозь тонкую пелену облаков и в любое мгновение мог вырваться на волю. Гроза была уже так близка, что оглушала самого Громобоя, мешала осознавать себя и свое место в пространстве. Это означало, что битва его не напрасна, что свершается именно то, ради чего он был рожден. Он уже не владел собой и не решал, что ему делать: иные силы вошли в него и правили каждым его движением. Они не давали ему думать об усталости и боли, они гнали его вперед, и он был лишь оружием в чьих-то могучих руках, предназначенным достать и поразить врага. Эти силы снова бросили его к упавшему волку, и теперь тот уже не успевал отпрыгнуть, но вдруг волк извернулся из-под самых копыт гибким змеиным движением, и с земли в воздух взмыл Огненный Змей!

Теперь он сверху напал на Громобоя, норовя пасть ему на шею, обвить, задушить и впиться в горло зубами. Жеребец взмыл на дыбы, пытаясь ударить его в воздухе, всем своим духом стремясь стать как можно выше… И вдруг задние его копыта оторвались от земли, Громобой ощутил, что летит, как молния, и никаких копыт у него больше нет…

Блестящее копье, выкованное из жгучего беловато-желтого пламени молний, само собой устремилось на Огненного Змея, словно его держала уверенная рука невидимого божества. В этом новом облике Громобой сохранил проблески сознания, но такие малые, что не замечал произошедшей с ним перемены; из всего человеческого разума и духа в нем остались только ярость, только настойчивая и самоотверженная жажда победы. Новая битва закипела в воздухе, над тем самым местом, где еще дымилась, медленно остывая, кровь из ноги жеребца. Копье-молния стремилось за Огненным Змеем, пытаясь пронзить порождение Подземной Тьмы. Змей увернулся, поднырнул под копье, стараясь обвиться вокруг него и сломать, но ловкая невидимая рука повернула его в воздухе и снова бросила в Змея. Сражаясь, они поднимались все выше, и вот уже Огненный Змей и Золотое Копье бились под самой тучей, в оглушительном грохоте громов, как две живые молнии, то устремляясь один на другого, то уклоняясь.

Вокруг них мелькали то неясные тени, то вспышки света, то вдруг появлялись какие-то исполинские фигуры и вновь исчезали. Но они ничего не видели. Они сейчас не помнили своих имен, они не знали, что когда-то один из них был чуроборским князем, а второй – прямичевским кузнецом; для них не существовало ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего; ни земли, ни неба, ни Ледяных гор; ничего, кроме битвы и врага, вечного врага. Как тьма и свет, как тепло и холод, они бились, потому что такова была их природа, потому что только в борьбе проявляется сущность каждого и только борьба между ними создает движение вселенной. Они меняли облик, но оставались собой; дух каждого из них, дух Гнева Небес и дух Подземной Тьмы, проступал все ярче, принимая самые сильные воплощения. И наконец их зримые обличья были вовсе сметены, отброшены, как ненужные орудия: теперь боролись лишь свет и тьма. Битва Богов заполнила весь мир: ослепительный белый свет и густая черная тьма наползали друг на друга, теснили друг друга, смешивались на миг и тут же снова расходились.

Черная туча грохотала громами и блестела молниями, заполняя всю вселенную: Перун просыпался, и по всем мирам Яви, Прави и Нави разносился его грозный голос, всюду доставал блеск его яростных пламенных очей. Над равниной битвы вставали исполинские фигуры: Битва Богов уже разрушила каменеющие границы, и божества выходили на волю из своих миров, так долго бывших их темницами. Все они сошлись сейчас на перекрестке миров, над бродом огненной реки, в единственном месте во вселенной, способном принять любого из них. До самого неба поднималась рогатая голова Макоши, напротив нее стоял Дажьбог, и его лицо сияло приглушенным блеском солнца в облаках. Между ними мелькали отблески света и тени – Лада с лебедиными крыльями, вскинутыми над головой то ли в мольбе, то ли в заклинании, Ярила, Зимерзла, Стрибог, Вела, сам Сварог с золотой чашей, в которой хранит он искры жизни во вселенной. Божества тянули руки друг к другу, чтобы сейчас, когда гроза разбивает преграды меж ними, соединиться снова в свой вечный хоровод и общими силами вращать колесо годового круга.