— Можно, Владимир Андреевич? — в кабинет Мокроусова заглянула секретарша.

Главный врач Центра протезирования и реабилитации стоял, склонившись над своим старомодным дубовым столом, и с озабоченным видом перебирал бумаги.

— Я занят, — раздраженно бросил он.

— Я знаю, Владимир Андреевич. Но дело в том, что… — девушка замялась и, обернувшись, выразительно посмотрела через плечо. — К вам пришли.

— Ну и что? Пусть подождут, я пока не принимаю.

Он выглядел очень недовольным.

— Товарищ из милиции.

— Что? Какая милиция?

— Он говорит, что из уголовного розыска. Следователь. Занимается делом нашего э… Никиты Григорьевича.

— Ах, вон оно что? Так бы сразу и сказали.

В кабинет вошел невысокий коренастый мужчина с широким, крупной лепки лицом, короткой стрижкой, в темно-сером довольно непрезентабельном костюме и туфлях явно не из магазина знаменитой швейцарской фирмы «Балли».

Недовольство на лице Мокроусова мгновенно сменилось маской радушия и гостеприимства.

Позабыв о своих бумагах и занятости, он шагнул навстречу гостю и протянул ему руку.

— Здравствуйте, товарищ…

— Борисов, — представился вошедший.

— Позвольте узнать ваше звание, — с чувством пожимая руку следователю, спросил Мокроусов.

— Капитан.

— Пожалуйста, товарищ капитан. Проходите, садитесь. Я к вашим услугам. Милочка, сделай для нас кофе, будь так добра.

Милицейский капитан с любопытством осмотрел кабинет главврача, сел в предложенное ему кресло, расстегнул пиджак на груди.

Мокроусов бросил на следователя взгляд, в котором, кроме внимания и почтения, присутствовала и некоторая доля снисходительности. Ведь самому Владимиру Андреевичу и в страшном сне не могло присниться, чтобы он когда-нибудь надел костюмчик от объединения «Большевичка» и туфли какой-нибудь обувной фабрики номер один.

— Я по поводу вашего сотрудника Долгушина, — кашлянул посетитель.

На лице Мокроусова тут же появилось выражение скорби.

— Да-да, понимаю. Для нас всех это такая утрата. А что бы вы хотели узнать от меня?

— Вы же были его, так сказать, начальник. Некоторые факты биографии…

— Вы можете обратиться в наш отдел кадров, — сказал Мокроусов, поправляя на переносице очки в тонкой золотой оправе. — Там вам предоставят исчерпывающую информацию.

— Это все, конечно, будет сделано официальным путем, — сказал капитан Борисов.

Он выглядел несколько смущенным, что обычно не свойственно представителям его профессии.

— Видите ли, Владимир э…

— Андреевич.

— Видите ли, Владимир Андреевич, анкетные данные, конечно, полезны для общего ознакомления, составления, так сказать, приблизительного портрета потерпевшего…

В кабинет вошла секретарша, держа руке поднос с кофейными чашками и блюдцами.

Судя по всему, следователь, навестивший Мокроусова, никогда прежде настоящего китайского фарфора в руках не держал. И потому не мог оценить по достоинству ни изящества форм, ни красоты рисунка.

Зато длинные и стройные ноги секретарши он проводил долгим и выразительным взглядом.

«Что ж, вполне определенный типаж, — подумал Мокроусов, мгновенно определив тактику собственного поведения. — Милицейский служака с весьма ограниченным воображением».

Следователь сделал два глотка кофе и отставил чашку в сторону.

— Вы уже, наверное, в курсе того, что произошло с вашим сотрудником Долгушиным?

— В общих чертах, — Мокроусов развел руками. — Занятость. Вы знаете, очень много текущих дел. У меня ведь больные, операции, почти двести человек персонала. Я буду вам очень признателен, если вы посвятите меня во все подробности. Там, где не хватает фактов, приходится довольствоваться в основном слухами.

— Общая картина такова, — казенным тоном сказал следователь. — Соседи по лестничной площадке услышали в квартире потерпевшего шум борьбы и крики, они обратились по телефону в органы внутренних дел. После этого на место прибыл дежурный наряд милиции. Дверь квартиры была заперта, на звонок никто не отвечал, и старшему наряда пришлось в присутствии понятых вскрывать дверь. Владимир э…

— Андреевич.

— Владимир Андреевич, я, с вашего позволения, закурю.

— Разумеется. Пепельница на столике рядом с вами.

Следователь достал из кармана пачку «Родопи» и, чиркнув спичкой, закурил.

Кабинет сразу же заполнился удушливым запахом дешевого болгарского табака.

Мокроусов вышел из-за стола, открыл форточку.

— В ванной комнате было обнаружено тело со следами множественных ножевых ранений. После того как понятые опознали в потерпевшем Долгушина Никиту Григорьевича, старший наряда вызвал оперативно-следственную группу. После проведения необходимых следственных мероприятий было возбуждено уголовное дело по факту убийства.

Мокроусову, российскому интеллигенту в третьем поколении, неприятно резануло слух, как следователь произнес «возбуждено», с ударением на втором слоге. Но как человек воспитанный, он лишь чуть-чуть поморщился.

— Значит, убийство? — со вздохом спросил он. — И никаких сомнений?

— Характер ранений никак не подтверждает версию о самоубийстве, — произнес Борисов. — Но мы, конечно, рассматривали и ее.

— И ничего из вещей не взяли?

— Да, — покачал головой Мокроусов, это печальное событие. Множественные ножевые ранения… Какой варвар сделал это?

— Нам бы тоже хотелось узнать. Борисов затушил в пепельнице окурок и прикурил новую сигарету.

Мокроусов сдержанно кашлянул, но промолчал.

— Скорее всего мне придется вызвать вас в качестве свидетеля по делу о смерти Долгушина, — сказал следователь.

— Свидетеля? — удивленно переспросил Мокроусов. — Но что же я вам могу сообщить? В тот день я допоздна находился на работе.

— Не пугайтесь, Владимир Андреевич, — следователь наконец-то запомнил имя и отчество главного врача. — Свидетель и подозреваемый — это разные вещи.

— Я понимаю. Что мне нужно делать?

— Вас вызовут повесткой. Вы просто дадите некоторые показания для протокола. Чистая формальность, поверьте. Я хотел бы поговорить с вами о привычках, наклонностях потерпевшего, его связях. Пообщаться с вами э… так сказать, в неформальной обстановке.

— Не знаю… Долгушина я хорошо знал с профессиональной точки зрения, как специалиста. Он считался нашим ведущим сотрудником. Довольно перспективным, Между прочим. Иногда он ассистировал мне Во время наиболее сложных операций.