Женевьева побледнела. Морис нахмурился и подал знак Лорэну.

Тот отрезал новый кусок ветчины, который был раза в два больше первого…

Королева действительно была переведена в Консьержери, куда за нею последуем и мы.

У моста Шанж на набережной Флер возвышается старинный дворец Сен-Луи, который называли просто Дворцом, как Рим — просто Городом. Его продолжают называть так и сейчас, несмотря на то, что вместо королей в нем сегодня обитают секретари суда, судьи и адвокаты.

Большое и мрачное здание Дворца вызывает больше страха, чем любви к строгой богине правосудия. Здесь собрано все необходимое для человеческой мести. Это и помещения, где во время следствия содержатся арестованные, и залы, в которых проходят судебные процессы. Ниже расположились камеры для тех, кому уже объявлен приговор. У входа находится маленькая площадка, где осужденных клеймят раскаленным железом, навсегда выжигая знак бесчестья. А в ста пятидесяти шагах от нее расположена большая площадь, где проходят казни — Гревская площадь, на ней и заканчивается процесс отмщения, начатый во Дворце. У правосудия все было под рукой.

Часть зданий на набережной Люнетт, вставших рядом друг с другом, мрачных и серых, с маленькими зарешеченными окнами на широких сводах — это и есть Консьержери. Страшная и мрачная тюрьма с камерами, стены которых проросли влажной черной плесенью. Через таинственные выходы, устроенные в здании, сбрасывали в реку трупы тех, кто должен был исчезнуть бесследно. В 1793 году Консьержери, неустанная поставщица жертв эшафота, была переполнена арестованными, не выручала и быстротечность — приговоры выносились в одночасье — судебного процесса. Старая тюрьма Сен-Луи превратилась в пристанище смерти. По ночам под сводами ее дверей раскачивался красный фонарь — зловещий символ ужаса и скорби.

Накануне того дня, когда Морис, Лорэн и Женевьева вместе завтракали, тяжелый перестук потряс мостовую набережной и стекла тюрьмы. Он затих под ее сводами, жандармы ударили рукоятками сабель в ворота. Они распахнулись и экипаж въехал во двор. Ворота тут же закрылись и проскрежетали запираемые замки. Повинуясь команде, из кареты вышла какая-то женщина. И тотчас открывшаяся дверь поглотила ее. Три или четыре любопытных физиономии, высунувшиеся на свет фонарей, чтобы увидеть заключенную, через мгновенье вновь исчезли. Послышалось несколько вульгарных смешков и несколько грубых слов, которыми они обменялись. Голоса еще были слышны, но их владельцев уже поглотила темнота.

Женщина, которую доставили таким образом, оставалась в первой каморке вместе с жандармами. Она понимала, что нужно было перейти во вторую. И попыталась сделать это, но не учла, что требовалось одновременно согнуть ноги в коленях и опустить голову, как бы свернуться. Потому что снизу поднималась ступенька, а сверху опускалась балка. И узница, которая, несомненно, еще не привыкла к тюремной архитектуре, хотя довольно долго пребывала под арестом, забыла опустить голову и с силой ударилась о железную балку.

— Вам больно, гражданка? — спросил один из жандармов.

— Мне уже больше ничего не причиняет боль, — спокойно ответила она. И без единой жалобы прошла дальше, хотя у нее над бровью появился красный от проступившей крови след от удара.

Далее находилось кресло консьержа, более почтенное в глазах заключенных, чем в глазах придворных. Поскольку тюремный консьерж — это раздатчик милостей, а для узника каждая милость крайне важна. Часто малейшая благосклонность консьержа превращает несчастному мрачное небо в лучезарный небосвод.

Консьерж Ришар удобно устроился в кресле, которое подчеркивало его значимость. Шум экипажа, скрежет решеток, извещающие о появлении нового «гостя», не подняли его. Он взял щепотку табаку, посмотрел на узницу, открыл толстую книгу регистрации и обмакнул перо в маленькую деревянную чернильницу, напоминавшую кратер вулкана, по краям которого всегда есть остатки расплавленной массы.

— Гражданин консьерж, — сказал старший конвойной группы, — занеси-ка привезенную в книгу, да поживее — нас давно уже ждут в Коммуне.

— О! Это совсем не долго, — ответил консьерж, добавляя в чернильницу несколько капель вина, оставшихся в стакане. — Для этого у нас есть, слава Богу, руки! Твое имя и фамилия, гражданка?

И, обмакнув перо в чернильницу, он приготовился записать в нижней части листа, заполненного уже на три четверти, сведения о вновь прибывшей узнице. Стоявшая позади его кресла гражданка Ришар приветливо и с почтительным удивлением рассматривала женщину, которую расспрашивал муж. Удивляла ее внешность — грустная, но и одновременно благородная, гордая.

— Мария-Антуанетта-Жанна-Жозефина Лотарингская — ответила узница, — эрцгерцогиня Австрийская, королева Франции.

— Королева Франции? — удивленно повторил консьерж, приподнимаясь и опираясь руками о кресло.

— Королева Франции, — повторила узница тем же тоном.

— То есть, вдова Капета, — заметил старший конвойный группы.

— Под каким же из этих имен мне записать ее? — спросил консьерж.

— Под каким хочешь, только быстрее, — ответил жандарм. Консьерж опустился вновь в свое кресло и, слегка дрожа, записал в своей книге фамилию, имя и титул, названные узницей. Эта запись, отливающая красноватым цветом чернил, сохранилась, но крысы революционной Консьержери, отгрызли на листе самое драгоценное место.

Жена Ришара по-прежнему стояла за креслом мужа, сложив из чувства религиозного сострадания руки на груди.

— Ваш возраст?

— Тридцать семь лет и девять месяцев, — ответила королева. Ришар привычно занес все данные, описал приметы узницы, добавил необходимые обычные формулировки.

— Вот и все, дело сделано, — произнес он.

— Куда ты ее поместишь? — спросил старший.

Ришар опять взял щепотку табака и посмотрел на жену.

— Ну вот! — заволновалась та. — Нас ведь не предупредили и мы совсем не знали…

— Давай, поищи! — сказал конвоир.

— Есть совещательная комната судей, — продолжала жена.

— Гм! Но она довольно большая, — прошептал Ришар.

— Тем лучше! Если она большая, то в ней легко разместить охрану.

— Иди туда, — сказал Ришар. — Только она нежилая. В ней нет даже кровати.

— Да, действительно. Об этом я и не подумала.

— Чего уж там! — заметил один из жандармов. — Поставите кровать завтра, а это завтра наступит уже совсем скоро.

— Впрочем, гражданка может провести ночь и в нашей комнате, не так ли? — обратилась жена Ришара к мужу.

— А как же мы? — спросил консьерж.

— Просто не будем ложиться. Как сказал гражданин жандарм, скоро наступит утро.

— Хорошо, — решил Ришар, — проводите гражданку в мою комнату.