– Придется нам самим себя обслуживать. Я разрешил миссис Мунтер взять выходной и отдохнуть, а сам Мунтер не показывался с обеда. Если полиции захочется снова допросить его завтра, им не повезет. Такое происходит раз в четыре месяца, именно тогда, когда у меня гости. Не уверен, реакция ли это на волнение или просто способ удержать меня от чрезмерных увеселений. Поскольку обычно ему хватает учтивости дождаться, пока мои гости разъедутся, мне грех жаловаться. Другие его качества позволяют компенсировать такое поведение.

– Он напился? Мне показалось, он неравнодушен к бутылке.

– Боюсь, что так. Обычно запои продолжаются три дня. И я задавался вопросом, изменит ли страшная смерть одного из моих гостей привычный порядок вещей, но, судя по всему, нет. Полагаю, таким образом он освобождается от некой невыносимой душевной тоски. Остров не особенно ему нравится. Он почти патологически боится воды. Даже плавать не умеет.

Эмброуз, Айво и Корделия подошли к буфету. Эмброуз поднял серебряную крышку, под которой скрывались тонкие полоски филе палтуса в кремовом соусе. Айво поинтересовался:

– Тогда почему он не уедет отсюда?

– Я никогда не спрашивал его, потому что боюсь, что он сам задастся этим вопросом. Из-за денег, наверное. К тому же ему нравится уединение, хотя ради этого он все равно предпочел бы сидеть не в двух милях от большой земли. Здесь ему нужно угождать только мне. В целом это несложная работа.

– А теперь, когда Кларисса умерла, она стала еще легче. Я так понимаю, вы не собираетесь и дальше проводить фестивали драмы?

– Нет, мой дорогой Айво, даже в память о ней.

Похоже, они наконец поняли, что этот обмен любезностями отдает дурным вкусом, хотя сэр Джордж сидел слишком далеко, чтобы их услышать, и посмотрели на Корделию. Она немного злилась на Эмброуза и, накладывая стручковую фасоль, сказала, повинуясь минутному порыву:

– А вот я задавалась вопросом, не нашел ли он способ увеличить жалованье, потихоньку занимаясь контрабандой. Дьявольский котел вполне мог бы подойти в качестве перевалочного пункта. Я заметила, что он тщательно смазывает дверной засов, а ведь ему едва ли понадобилось бы это делать, если вы не водите туда летних туристов. А в пятницу я видела вспышки света на море и подумала, что это могло быть сигналом.

Эмброуз рассмеялся, пока нес тарелку к столу, но когда заговорил, в его голосе явно послышались недоброжелательные нотки.

– А вы проницательны, Корделия! Работаете как профессионал. Гроган был бы рад записать вас в ряды официальных ищеек. Возможно, Мунтер и ведет какие-то личные дела, но мне он душу не изливает и я, разумеется, не собираюсь его допрашивать. Корси всегда был раем для контрабандистов, и многие моряки в этих краях занимаются мелкой контрабандой. Речь идет о небольших партиях – паре фляг бренди, флаконе-другом духов. Ничего противозаконного вроде наркотиков, если вы на это намекаете. Многие местные не откажутся от не облагаемого налогом дохода, а небольшой риск их лишь раззадоривает. Однако я не советую вам делиться своими подозрениями с Гроганом. Пусть лучше занимается расследованием, которое требует его внимания.

– А как насчет огней, которые видела Корделия? – спросил Айво.

– Полагаю, он решил предупредить товарищей. Едва ли он хотел, чтобы товар выгрузили на остров, кишащий полицейскими.

Айво оставался непоколебим:

– Только вот Корделия видела сигнал в пятницу. Откуда он знал, что полиция будет здесь на следующий день?

Эмброуз пожал плечами, не показав никакого беспокойства.

– Значит, тогда он боялся не полиции. Вероятно, он знал или догадывался, что в нашей компании есть частный детектив. Не спрашивайте откуда. Кларисса не поделилась этим со мной, и я не сказал бы Мунтеру, если бы знал правду. Но по опыту могу сказать: в доме почти ничего не происходит без ведома хорошего слуги.

Они вернулись к сэру Джорджу. Положив себе рыбного филе, он поедал его с невозмутимой решительностью, хоть и без наслаждения. Корделия задумалась над тем, что было сказано о Мунтере. Вряд ли он мог разгадать ее тайну, а если бы и разгадал, то не изменил бы своих планов. Скорее, он чувствовал, что ему будет неудобно принимать опасный груз в замке, полном гостей. Слишком много людей вокруг, слишком много работы, к тому же существовала вероятность, что ему не удастся исчезнуть так, чтобы никто этого не заметил. Вероятно, он не смог передать сообщение товарищам или оно не дошло до них. Или на остров неожиданно приехал некто, кого он особенно боялся. Или же сюда явился человек, который знал о Дьявольском котле и, быть может, даже посещал его? Только один человек удовлетворял этим характеристикам – сэр Джордж.

Ужин тянулся бесконечно. Корделия чувствовала, что все только и мечтают, чтобы он закончился быстрее, однако никто не хотел торопиться и уходить первым. Вероятно, поэтому все старались есть как можно медленнее. Корделия подумала, не связана ли такая официальная обстановка с отсутствием слуг. Они напоминали выживших бойцов всеми покинутого и попавшего в окружение гарнизона, которые стоически вкушали свой последний ужин с соблюдением традиционных церемоний, навострив уши в ожидании первых криков, свидетельствующих о приближении врага. Они ели и пили, но продолжали молчать. Шесть свечей в разветвленных подсвечниках, казалось, горели не так ярко, как в вечер их первой встречи, так что черты их лиц в полутенях заострились, и они стали похожи на шаржи на самих себя при дневном свете. Бледные чахлые руки тянулись к корзине с фруктами, к пушистым румяным персикам, блестящим изгибам бананов, яблокам, отполированным настолько, что они казались искусственными, прямо как кожа Эмброуза в свете свечей.

Двустворчатые французские окна были закрыты, чтобы не впускать внутрь холод осенней ночи, а в огромном камине потрескивал огонь. Но ведь эти танцующие языки пламени не могли нагреть зал настолько, чтобы в нем стало невыносимо жарко? Однако Корделии казалось, что с каждой минутой становится жарче, что весь жар прошедшего дня был пойман в ловушку и теперь сгущался. Дышать становилось труднее, запах еды делался все насыщеннее, и она почувствовала себя нехорошо. Ей показалось, что и сама комната изменилась. Картины Орпена запестрели и превратились в расплывчатые цветные пятна, так что казалось, будто стены увешаны грубыми гобеленами, а под изысканно оштукатуренной крышей закопченные балки взмывали в черную бесконечность, открытую беззвездному небу. Она задрожала, несмотря на жару, и потянулась к бокалу с вином, словно физическое ощущение холода от стекла в руке могло вернуть ее к реальности. Вероятно, только сейчас весь ужас от гибели Клариссы и напряжение от допроса полиции подействовали на нее так, что она это почувствовала.

Пламя одной свечи заколебалось, словно от дыхания невидимого гостя, вспыхнуло и погасло. Саймон издал изумленный возглас и в ужасе застонал. Руки, поднятые к губам, застыли в воздухе. Все одновременно повернулись и уставились в окно. В лунном свете вырисовывался огромный силуэт жуткой формы, его черные руки болтались в воздухе и бились в стекло. То, что это существо находилось в ярости, было очевидно: до них доносилось нечто среднее между воплем и ревом. Когда они как завороженные наблюдали за происходящим, существо вдруг перестало неистово биться в окно и мгновение простояло тихо, разглядывая их лица. Зияющий, как дыра, рот, напоминавший глубокую рану, припал к окну. Две гигантские ладони с растопыренными пальцами прилипли к стеклу. Прижавшаяся к окну искаженная физиономия напоминала ком медленно высыхающей плоти. Потом существо собралось с силами и навалилось на стекло. Окно поддалось, и Мунтер, окинув их диким взглядом, почти ввалился в комнату. Ночной воздух ворвался в помещение и обдал их лица сладким холодом, а отдаленное дыхание волн превратилось в нарастающий рык, будто этот раскачивавшийся на ногах человек побывал в пучине в страшный шторм и теперь принес само море с собой.