– Победитель угощает, – заявила Мишель.

Дэниел зашагал к стойке.

– Ты такая щедрая, – сказала Анна.

– Ерунда. Я и так недоплачивала этому глупышу. А его многие хотят переманить. Знаешь, что он сказал одной клиентке, которая на прошлой неделе разоралась из-за маринованных мидий? Она твердила: «Я перенесла рак, поэтому не спорьте со мной!» А Дэниел ответил: «Тогда, мэм, я полагаю, вы понимаете, какое их постигло разочарование». В нем пропадает отличный комик! Ему готов был аплодировать весь ресторан. Конечно, дамочка разнесла меня в кулинарном блоге, но оно того стоило.

– Ничего себе! – зажимая рот рукой от смеха, проговорила Анна.

– Еще смешнее, что она несколько раз написала «маринад» через «о», видимо, от слова «море», пока ругала меня за соусы.

Мишель отложила сигарету и отхлебнула тоника.

– Я готова платить Дэну, но не содержать Пенни. «Диплом по реставрации»! Пенни просто спец по валянию дурака, тебе так не кажется?

Джеймс ехал в метро, глядя на валявшуюся на полу газету и слушая доносившееся из соседских наушников бряканье, когда до него дошло. И внезапно показалось не таким уж невозможным избавиться от той тяжести, которая угнездилась в животе. Вариант был только один.

Он выскочил из вагона, поднялся по лестнице, проталкиваясь сквозь толпу пассажиров, миновал турникеты и наконец вырвался на свежий воздух.

Джеймс набрал рабочий номер. «Лекси, пожалуйста, ответь, пожалуйста, Лекси, пожалуйста…»

Ответил Гаррис.

– Привет, старик, я сегодня не приду.

Джеймс подумал: раз уж он намерен сказаться больным, нужно быть полюбезнее.

– Я тут блеванул и подозреваю, что не в последний раз. Продолжение следует. Не знаю, до которой серии дойду.

На другом конце провода воцарилось подозрительное молчание.

– Ты где? Что-то шумно.

– В Хайбери. Пришлось выйти и поискать урну.

– На станции нет урн.

– Молодчина, Шерлок. Я на улице. Хочешь, сделаю на телефон фотографию в знак доказательства? Специально для тебя.

– Нет, спасибо, ты мне и так уже испортил завтрак. Ты не заразен?

– На атипичную пневмонию не похоже – по-моему, я просто зря доел вчерашний рис. Спасибо за заботу.

Джеймс убрал телефон и мысленно прикинул маршрут. Он решил, что пойдет пешком, чтобы проветрить голову. Если, конечно, лондонские выхлопные газы могли этому способствовать.

Анна расхаживала по лужайке перед колоннадой главного корпуса. Ее дыхание облачками повисало в морозном воздухе. На другой стороне двора появился человек, который целеустремленно шагал к ней. Она вдруг узнала черные волосы и темно-синее пальто, а потом разглядела и все остальное.

Сердце у нее застряло в горле. Анна сглотнула и стиснула зубы. Она злилась, а вовсе не волновалась. Так отчего же она вдруг занервничала?

Джеймс подошел к Анне с крайне встревоженным видом. Уж точно она не ждала его в это время дня. Ого. Он что, решил прочесть лекцию на тему: «Что было, то было, мы взрослые люди, давай забудем о прошлом»?

Анна неохотно остановилась.

– Привет. Можно с тобой поговорить? – спросил Джеймс.

– О чем?

– О школе. О том, что случилось.

– Мне нечего сказать.

– Тогда, пожалуйста, просто послушай. – Анна пожала плечами. – Я хочу попросить у тебя прощения. Мы поступили ужасно, жестоко. Я даже не представляю, как ты мучилась. Могу сказать лишь, что в шестнадцать лет я был полным придурком. Остается надеяться, что с тех пор я изменился, хотя и далеко не сразу. Еще я прошу прощения за то, что повел себя по-идиотски, когда ты напомнила мне об этом. Я сказал ужасные слова, не успев задуматься, потому что был ошарашен, и ляпнул первое, что в голову пришло. Потому что ты сердилась на меня, а я стыдился своего поведения. Самому не верится, что я так тебе нагрубил. Мне следовало сразу же извиниться перед тобой, и, к сожалению, даже тогда я этого не смог сделать. – Джеймс на секунду замолчал. – С тех пор я бесчисленное множество раз спрашивал себя, отчего так поступил с тобой в школе. По правде говоря, тогда я просто забыл, что ты – тоже человек, у которого есть чувства. Я решил, что ты сама виновата, раз не похожа на других. Чтобы не утратить популярности, я делал то же, что и все остальные. Жаль, что мне не хватило силы воли.

– Ты закончил? – спросила Анна.

Джеймс взглянул на нее со страхом.

«Вот и хорошо».

– Если коротко… я хотел, чтобы ты знала, как мне стыдно. – Он откашлялся. – Я искренне прошу прощения.

– Ты долго к этому шел, – холодно произнесла Анна. Джеймс слабо улыбнулся. – Поздравляю. Спасибо, – сказала она и двинулась дальше.

– И все?

– А чего ты ждешь? Полного прощения, раз и навсегда, чтобы вычеркнуть этот проступок из списка? Хорошо, я тебя прощаю. Вычеркивай.

– Мне не нужно прощение. Я понимаю, что ты не можешь взять и простить меня. Не сейчас, во всяком случае.

– Тогда что тебе нужно? – спросила Анна.

– Поговорить. Я хочу, чтобы мы снова стали друзьями.

Анна покачала головой:

– Зато я не хочу.

– Все было хорошо, пока я не увидел ту фотографию. Очень хорошо. Мы столько смеялись… и жили душа в душу! Что случилось?

Анна вздрогнула при словах «та фотография» и почувствовала себя такой беззащитной, словно Джеймс застал ее на гинекологическом кресле.

– Я никогда не желала иметь с тобой ничего общего. Наши отношения были чисто деловыми. Увидев тебя на совещании в музее, я пришла в ужас! Потом я составила тебе компанию, чтобы оказать любезность. Так и знала, что зря. Ссора из-за фотографии стала сигналом к пробуждению. И я больше не хочу с тобой общаться.

– Из-за школы? Ты думаешь, я не изменился?

– Мне неинтересно знать, изменился ты или нет. Главное, изменилась я. И больше я не подпущу к себе никаких легкомысленных придурков.

Джеймс поморщился:

– Это грубо, Анна.

И вот тут она вспылила. Анна ощутила гнев и боль, которые скопились в груди, комом поднялись к горлу и превратились в злобные, резкие слова.

– Грубо?! А ты попробуй проживи пять лет в аду и в довершение всего получи публичное доказательство, что целая школа тебя ненавидит, Джеймс! Что все смеются над тобой – ведь ты по глупости решила, что тоже можешь поучаствовать в празднике. Ты еще не знаешь, что такое «грубо»! Ты и близко не стоял!

– Что касается той выходки на концерте, не ищи в ней логики. Это просто дурацкий менталитет толпы.

– А, вот как ты запел – думаешь, твое дело объяснять мне, что все было не так плохо? Ты думаешь, дело можно поправить, если сказать: «Ну, успокойся, детка»?